удалось не вскочить и не поцеловать бесстыжую девчонку.
С искрящимися серыми глазами Венис потчевала двух юта всеми непристойными отрывками из греческой мифологии, какие только Ноубл слышал в своей жизни. Исчерпав эти истории, она перешла к германским и кельтским сказаниям, а потом к египетским легендам.
Вне всякого сомнения, Венис Лейланд умела преподнести неприличный рассказ.
Уже не казалось, что у Картера и Милтона глаза вот-вот выскочат из орбит; оба заметно расслабились и даже добавляли некоторые эпитеты. Только Темплтон, вернувшийся с «охоты на ягоды», сохранял такой вид, будто сосал лимон.
— Где вы слушали такие… э-э… красочные истории, мисс Лейланд? — поинтересовался Картер.
— На коленях у дяди Милтона, — улыбнулась Венис улыбкой с ямочками, а Милтон мгновенно покрылся краской и издал невнятные звуки протеста. — Вернее, — торопливо продолжила Венис с озорным блеском в глазах, — в его лагере. Обычно сразу после ужина дядя отсылал меня спать, но я не спала, а лежала и слушала рассказы его бригады. Местные рабочие были бесконечно изобретательными.
— Но я никогда… — начал Милтон.
— Эта женщина, возможно, все-таки чего-то стоит. Она могла бы… развлекать длинными зимними ночами, — лукаво сказал Очень Высокое Дерево Ноублу и ткнул его под ребра. — Сломанные ребра болят? — спросил он, заметив, как скривился Ноубл.
— Нет, все в порядке, — ответил Ноубл.
— Похоже, у тебя было неплохое путешествие по реке. Удивительно, что ты не умер, — сказал Кривая Рука.
— Вы видели? — спросил Ноубл.
— Да. Мы были на вершине этого — как его? утеса? — и видели, как тот Рид колотил тебя, пока ты не свалился.
— Что?! — Венис пронзила взглядом Кривую Руку. — Кассиус сознательно сбросил Ноубла?
— Угу, — кивнул Кривая Рука. — Пинал его, пока Маккэнихи не упал. Мы наблюдали, как Маккэнихи плывет к берегу, пока не увидели, что он забрался на ту кучу бревен.
— Почему вы не помогли ему? — спросила Венис.
— Все должно идти своим чередом, — пожал плечами Кривая Рука. — Позже мы пришли, но его уже не было. Маккэнихи живучий… Вышел живым из поножовщины с тем чокнутым.
— Даже медведь не задрал его, — мимоходом добавил Очень Высокое Дерево.
— Медведь? Поножовщина?
«О, проклятие!» — подумал Ноубл.
— Был тут один чокнутый белый. Он был занозой в Скалистых горах. Это хорошо, что Маккэнихи его убил.
— Что?!
— Послушайте, я никого не убивал. Он напоролся на собственный нож… — возразил Ноубл.
— Помолчите, — с горящими глазами обернулась к нему Венис. — Что произошло, Кривая Рука? Рассказывайте.
Кривая Рука охотно повиновался.
— Чокнутый пробыл здесь долго. Он блуждал по горам, как волк-одиночка, который поедает своих мертвых собратьев. Правда, охотился только на белых. Он был помешанный, но не дурак. Он был болен золотой лихорадкой. Он видит Маккэнихи и решает, что в сумке у Маккэнихи желтые камни. Ночью он нападает на него. Они дерутся. Ноубл получает скверные раны. Чокнутый умирает.
Глаза Венис потемнели до цвета черненой стали.
— О, дьявол! Спасибо за рассказ, Кривая Рука, — сказал Ноубл, понимая, что его сарказм не будет оценен.
— А медведь? — спросила Венис.
— Медведь — это дурацкая вина самого Маккэнихи, — пожал плечами Очень Высокое Дерево. — Он должен был знать тропы. Ему повезло, что медведица была старой. Правда, у нее было еще достаточно зубов, да, Маккэнихи? — Он ухмыльнулся Ноублу, словно все это было веселой шуткой.
— Вам доставляет какое-то удовольствие заигрывать со смертью? — обернулась она к Ноублу. — Бегаете туда-сюда, получаете удары ножом, побои, царапины когтями, падаете в бурлящие потоки и… и…
Венис его любит. Это яснее ясного. И, что бы ни случилось, он убедит ее, что они принадлежат друг другу.
— Неужели вам нечего сказать? — Глядя на него, Венис притоптывала ногой в сапоге.
— Есть. — Ноубл наклонился и сдул с ее висков мягкие черные волосы. — Вам лучше быть рядом и следить, чтобы я не впутался в еще какую-нибудь неприятность.
Венис крепко сжала губы.
— А-а, — через несколько секунд произнесла она. — Понимаю. Это шантаж.
— Что?! — в один голос спросили Ноубл, Милтон и Картер.
— Шантаж. Если я не… — Она бросила быстрый взгляд на остальных и продолжила, обращаясь к Ноублу: — Если я не сделаю того, чего вы от меня хотите, вы будете подвергать свою жизнь риску.
— У вас, Венис, просто талант играть словами! — покраснев, воскликнул Ноубл и, вскочив, встал перед ней. — Как, по-вашему, это звучит для Милтона и Картера? «Если я не сделаю того, чего вы от меня хотите…»!
— К-хе, — кашлянул Милтон и бросил взгляд на Ноубла. — Что именно Ноубл хочет от тебя, Венис?
— О-о! — Ее щеки и шея побелели. — Не это!
— Не что? — в недоумении спросил Картер, а Очень Высокое Дерево й Кривая Рука, по-видимому, поняли.
— Скажи им, Венис, — низким, мелодраматичным тоном произнес Ноубл. — Расскажи им о том непристойном и противоестественном, что я прошу тебя сделать.
— Ты очень трогателен.
— Не нужно мне это говорить. Я человек, который хочет, чтобы ненормальная женщина вышла за него замуж!
— Ненормальная? — убийственно спокойным тоном повторила Венис.
— Вышла замуж? — повторил Милтон.
— Да, ненормальная. Только ненормальной женщине может прийти в голову, что я шантажом стараюсь заставить ее выйти за меня замуж. Из всех глупых, эгоистичных… Веришь или нет, Венис, но я хочу, чтобы моя шкура осталась целой. И ты согласишься выйти за меня замуж без всякого шантажа!
— И не собираюсь!
— Выйти замуж? — снова спросил Милтон.
— Никого из вас это не касается, Милт. Не сочти за оскорбление.
— Ладно.
С ведром ягод в руке из леса вышел Темплтон, светящийся от своей удачной «охоты».
— Кто-нибудь хочет ягод?
— Я хочу! — Вскочив на ноги, Венис подбежала к Темплтону и забрала у него из руки ведро. — Должно же быть хоть что-то приятное!
— У тебя образцовый послужной список, — сообщил Милтон на следующий день, подойдя и сев недалеко от Ноубла, готовившего мулов к спуску с горы.
— Неужели? Откуда тебе знать об этом? — Ноубл с раздражением туго затянул кожаные ремешки на своей скатке.
— О, мне постоянно сообщали о твоих перемещениях, еще с тех пор как тебя забрали в армию. Для меня это был своеобразный семейный долг, — небрежно ответил Милтон.
Ноубл, стоявший на коленях над своей поклажей, сел на пятки и, прищурившись, взглянул в безмятежное лицо Милтона.
— Значит, вот почему ты разыскал меня, когда я впервые появился здесь? Семейный долг? —
