межэтнический характер.
И пошел Сампса гулять по Ливонии: он засветился в восстании эстов в Толова, кое-что исправил в избиении лопарей на Кеми (поменял местами избиваемых с избивателями), в Новгороде вышел на Правду, отлупив чуть позднее самых ярых 'правдолюбцев'. Словом, не сидел, сложа руки.
И то, что он теперь объявился в стане у Илейко, вовсе не говорило, что богатырь просто случайно забрел на огонек.
7. Сампса и Илейко против Соловья-разбойника
Богатырь-суоми был безоружен и безлошаден. Так раньше не бывало. Даже Илейко носил при себе топор. Значит, пришел из Вителе, потому что какой-нибудь добрый видличанин сообщил об очень высоком ливе, проехавшем через деревню.
— Каким же образом ты, герой Сампса, обо мне-то узнал, скромном жителе Вайкойлы? — спросил Илейко.
— Сам знаешь, слухами земля полнится, — улыбнулся тот. — Я и батюшку твоего знал, и матушку. Когда же весть про то, что князь Владимир Мстиславич озаботился получением грамоты по тебе, дошла до меня, то показалось мне, что дело тут не уха. Ничего этот слэйвин не будет делать просто так. И казаки, неспособные передвигаться, для него не нужны. А вот такие как ты — за милую душу.
Сампса имел много источников информации, которая разлеталась по городам и весям быстрее голубиной почты. Такая уж у него была специфика рода деятельности. О чудесном выздоровлении в Вайкойле, оказалось, знают уже все в окрестностях Олонца. Только для самого Илейко это казалось личной тайной. Князь Владимир уже в Тулоксе народ известил, что придет-де обратно из Виелярви богатырь, прибивший там хорошего человека. И надобно было его, этого богатыря, отправить на беседу с самим Владимиром в Новгород — дело у него к нему есть, да и заступиться в случае судебных неурядиц он сможет. А за убийство достойного человека никто по голове не погладит, пусть даже оно свершилось по- неосторожности, по-неопытности, или вообще не совершилось. Или недостойного человека, или вообще нечеловека. Короче, Владимир — отец и заступник, просто Красное Солнышко.
Сампса по делам приехал в Вителе, остановился у одного уважаемого человека, хотя и прижимистого донельзя. Он живицей лесной промышляет, богат и доволен, если бы не одно беспокойство. Вот с этим-то беспокойством и предстояло разобраться богатырю. А тут, как вихрь, промчался через всю Видлицу Чома- парень на лихом коне, из ноздрей дым, из под хвоста огонь. Не у красавца, конечно, а у горячего скакуна. Никто и глазом моргнуть не успел, как скрылся он за поворотом. Не иначе, как торопился добрый молодец проехать 'Корелу проклятую по пути в Индию далекую'.
Кто ростом наделен высоким? Только Сампса-богатырь. Кто самый красивый? Сампса богатырь. Кто самый сильный? Правильно, только Сампса-богатырь. Стало быть, это он и проехал. Но вот ведь незадача, сам Сампса в это время был в другом месте и с другим людьми. Стало быть — это ни кто иной, как Илейко, или же, как его стали называть с подачи князя Владимира, Илейко Нурманин. И на месте этого Нурманина Сампса бы обязательно остановился на ночлег в самом удобном месте, то есть у Диадёй Саарет. По ночам ездить в лесу не больно-то интересно. Раз в деревне не заночевал, значит, не хочет привлекать к себе внимания.
Так и вышло. Сампса, как человек негордый, сам навестил 'крестничка', с первого же взгляда поняв, что не ошибся в своих предположениях. А со второго так вообще решил, что общение с ним — это благость. Если, конечно, бескорыстное общение.
— Итак, друг мой, придется тебе снова уйти в безвестность, — сказал Сампса. — Пусть князек этот — Вова ищет тебя, хоть заищет. Если, конечно, нет у тебя желания в казаки податься.
— Нет, без всяких сомнений, — живо ответил Илейко. — Я уже побыл три десятка лет казаком своей неподвижности. Надо же свободу ощутить на вкус.
— Оно, конечно, верно, — кивнул головой суоми. — Вот только позволь тебе задать вопрос: на что жить-то собираешься?
Илейко не торопился с ответом. Наступила тишина, нарушаемая изредка лишь звуком, создаваемым Заразой, когда та трясла по непонятной причине головой, колыхая во все стороны свою гриву. Даже костер не стрелял искрами.
— И я тебе отвечу, — наконец, проговорил лив. — Умею обращаться с точилом. Тахкодай я замечательный. Но для того, чтобы одну деревню не заточить до основания, следует передвигаться. И везде люди — и везде происки этого Владимира. Так что пока я пойду на севера. Надеюсь, научусь там чему-нибудь полезному.
— Правильно, — согласился Сампса. — Научишься тому, что тебе уготовано судьбой. Люди твоей стати, как правило, не на белошвеек учатся. Мика из Сельги — исключение, которое только подтверждает правило. На швею он не похож, но и по пустякам не разменивается: пашет, а не размахивает мечом.
Суоми не пытался дознаться, чему собирается научиться Чома Илейко — и так ясно. Он бы и сам мог преподать много полезных уроков искусства убивать, да вот, что-то не хотелось. Видимо, не готов был пока богатырь воспитывать себе преемника, не пришло еще его время. Так что каждый пойдет своей дорогой.
— Однако все равно, даже если вопрос с твоим исчезновением можно считать решенным, деньги тебе не помешают. С ними веселее, особенно, если заработаны без терзаний совести.
— Есть у меня кое-какие сбережения, — сказал лив. — За обучение расплатиться, я думаю, хватит. Однако сдается мне, что неспроста ты завел этот разговор. Ты мне предлагаешь какую-то работу?
Тут настала очередь выдерживать паузу Сампсе. Он пошевелил уголья в костре, подбавил дров, потом потряс головой. Это у него получилось ничуть не хуже, чем у лошади: грива взметнулась и опала, как тяжелое покрывало. Он оправил свои волосищи двумя выверенными движениями руки и состроил 'козу' для внимательно наблюдающего за всем этим таинством Илейки.
— Нет, — наконец произнес суоми. — Я тебе не предлагаю работу.
— Ну вот, просто праздник какой-то, — вздохнул Илейко. — А я-то уже думал, что ты еще поспишь немного, прежде чем ответишь.
— Эх, лив! — строго произнес Сампса. — Вы такие нетерпеливые, что я не успеваю договорить, как меня начинают перебивать. Ладно, дело в следующем: я тебе работу не предлагаю, понял?
— Понял, понял! — закивал Илейко.
— Ничего ты не понял! — укоризненно заметил ночной гость, и вновь раздельно произнес. — Я работу не предлагаю.
Лив вздохнул и отвернулся к лошади. Та, словно перехватив его взгляд, внимательно посмотрела на него. В ее умных глазах застыло, казалось, выражение: с рождения такой несообразительный, или как? Еще бы копытом передней ноги потрясла перед носом. Илейко, казалось, заскрипел мозгами и, до конца все же недопонимая, произнес:
— Ты мне работу не предлагаешь. А кто предлагает?
— Браво, — похлопал в ладоши Сампса и даже облегченно выдохнул. — А я-то уж начал сомневаться в твоих умственных способностях. Погоди!
Он поднялся со своего места и отошел от костра в сторону, казалось, в направлении, где зловеще угольями горели чьи-то глаза. Чего это он, пошел мимоходом нечисть отлавливать? Но судя по долетевшим звукам, об этом богатырь думал в самую последнюю очередь. Как бы сказал Бусый, если бы умел говорить, человек метил территорию. Даже бес, леший, или кто-то там еще стыдливо закрыл свои очи и больше их не открывал. Ушел, плюнув на людей, на дальний кордон.
Вернувшись, Сампса неторопливо расположился на своем месте, поправив под локоть свой походный мешок, погрел, протянув к пламени, руки. Или это он их так внимательно рассматривал: мало ли что бывает, если в самый ответственный момент пальцы дрогнут. Лучше бы штаны свои осмотрел!
Наконец, видимо, решив, что все ритуалы соблюдены и можно говорить, он поведал о том деле, что привело великолепного Сампсу Колывановича к, практически, родным пенатам.
