любимым кошкам. Вот уж радость-то!
Женатым быть? Так это как-то само по себе получается, без всяких мучительных выборов. Вот другое дело, женатым быть на гордой, своенравной красавице, которую завоевать требуется. Не просто жертву принести, а еще упасть в ноги и попросить принять ее, эту жертву. Снизойдет — вот и счастье. Вот только нужно ли оно в таком виде? Единство души — вот, что значит быть женатым. Но единство это не наступает без взаимных усилий. Так стоит ли выбирать этот путь, чтобы потом в гордости стучать себя в грудь кулаком, или еще каким-нибудь другим органом, все-таки осознавая в глубине души, что и эта дорога может быть осилена только опять же в одиночку?
А в чем же прелесть третьей альтернативы? Убитым быть? Это, знаете ли, против природы. Смерть, может быть, и ищут, но, как правило, она сама находит. Тут дело в другом. Убитым быть — значит, до этого жить. Не пресмыкаться, не существовать, а Жить! Тот, кто Живет, всегда становится объектом преследования прочих, в том числе и 'богатеев', и мифических 'женатых'. Потому что у него и богатство, и жена, и прочее, вот только полученное с большими трудностями, нежели у первых двух категорий. Потому что так можно жить только по Совести. Живешь, а вокруг враги роятся. Много их, завистливых злопыхателей, каждый норовит побольнее ужалить, чтоб неповадно было. Ущербность свою атаками маскируют. И заклевали бы гады до смерти, если бы не плечи тех, кто идет этим путем рядом. Убитым быть — такой дорогой не идут в одиночку, там шествуют сильные и добрые люди. А их — большинство. Только проявляют они свои качества в минуты смертельных опасностей. А негодяи — всегда.
Илейко нашел, наконец-то, для себя ответ, почему он решил идти с Сампсой. Потому что иначе совесть бы мучила до скончания дней. Нельзя оставаться в стороне, когда творится зло. Можно, конечно, проиграть. Но, по крайней мере, попытаться противостоять, заявить о себе, сделать выбор. Зло, облаченное в какую бы ни было словесную шелуху, гордо именуемую державными Законами, не может не ощущаться. Оно может безропотно приниматься, превращая людей в удобоваримое властью быдло, либо сдерживаться простым и естественным, но очень смелым вопросом: почему? Почему я должен терпеть Соловья? Только потому, что его терпят властьимущие? Он мешает жить и мне, и моим близким, но угоден кому-то еще. Но я не живу для чужих. Я живу для своих. Тогда почему мне не выступить против него? Потому что против Закона? Да пошел он в пень, этот Закон, если причиняет страдание.
Вот поэтому и следует идти по третьей дорожке, чтоб хоть пожить перед тем, как 'быть убитым'. К тому же, существует мнение, что ему на рати смерть не страшна. Вот и есть прекрасный способ проверить истинность постулата.
А Святогор — не маленький, подождет еще немного. К тому же когда еще выпадет судьба посмотреть, насколько хорош в деле Самсон, поучиться у него исподволь? Про то, что из вооружения у него был только плотницкий топор, Илейко даже не вспомнил. Лошадь Зараза могла бы подсказать, да она в этот поздний час целиком была погружена в свои розовые кобыльи думы. Не было ей дела до подлого Solvaaja и его подручных, не имела она понятия о мелкой бурной самоцветной речке Smaragdi, да и о семи дубах и девяти суках размышлять ей было недосуг. Зараза, мудрое и опытное животное, с вялым любопытством наблюдала за ломающимися в беспокойном страхе бесами, собирающимися в кучи и вновь распадающимися на особи. Ей было даже отрадно, что всю эту нечисть так корежит. Единственно, чего бы ни хотелось, так это беспокойства для лучших друзей лошадей — домовых, которые заплетают гривы в косички. Но откуда же в лесу домовому взяться?
8. Сампса и Илейко против Соловья-разбойника (продолжение)
Сампса был старше Илейки, значит — мудрее. Но мудрость чего-то не ощущалась. Может быть, из-за природной склонности того к медлительности, в то числе и в своих суждениях. Суоми был, к тому же, абсолютно невосприимчив к шуткам и насмешкам над собой — он их будто бы даже и не замечал. Но и молчаливостью он тоже не отличался.
Или песню под нос пел: 'Tullen loma, tullen loma, tullen loma ('по пути в отпуск', перевод, примечание автора)'. Мотив не угадывался, но звучало достаточно уверено. Даже Зараза начинала косить своим лиловым глазом, не совсем, прямо сказать, с одобрением.
'Ничего себе отпуск придумал!' — восхищался невозмутимостью спутника Илейко. Он сначала даже нервничал немного, представляя и не представляя битву с Соловьем. Потом, словно заразившись уверенностью от Сампсы, успокоился. Но свою песню петь не стал, памятуя о давнишних вокальных упражнениях.
Меж тем весна вступала в свои права, свежая трава радовала обеих лошадей из чисто гастрономических пристрастий и двух людей по эстетическим соображениям. Птицы состязались в выводимых трелях, а зверье, облезлое и мокрое, шныряло с одной стороны дороги на другую. Сначала путь их был более-менее очевидным, потому как нет-нет, да и попадались подводы, или всадники, по каким-то своим делам добирающиеся с Видлицы в деревню Большая Сельга и обратно. Илейко все время при встречах пытался съежиться и сделаться меньше, чтобы стать незаметным. Зато Сампса расправлял плечи, тряс своей гривой и зыркал глазищами, произнося дежурное 'Терве'. На него смотрели, им восхищались, его запоминали.
Но вскоре пришлось свернуть с езженого пути на маленькую тропку, которая, если верить попавшемуся камню с побитой дождями и снегом надписью, вела в урочище Чуркийла. Люди и там, в глухомани, жили. А что — чистое здоровье: озер лесных с рыбой хватает, сосен и елок — тоже, зверья — в изобилии. Живи да радуйся, отожги себе полянку, если по старинке выкорчевать не удается, сади рожь и репу. Не жизнь — малина. Только соль нужна, за ней выбираться необходимо. Да дети, если таковые случаются, дичают — им другие дети нужны для обмена опытом. Вот и получается, что как бы ни запрятан был хутор, а дорожка к нему обязательно имелась.
Но ни к кому в гости богатыри не наведывались, им нужно было добраться до Медвежьей Горы и желательно скрытно. Ночевали в срубленных шалашах, старясь расположиться с максимумом комфорта. Еду с собой в достаточном для двоих больших людей количестве взял Сампса, да Илейко в речках, либо ламбушках не упускал возможности порыбачить, а в силках, установленных суоми, утром обязательно можно было найти дичь лесную, или зайца какого ободранного.
Однажды в сгустившихся сумерках услышали они странный звук: то ли свинья рычала, то ли волк хрюкал. Илейке такого слышать раньше не доводилось. А Сампса посмеялся:
— Росомаха пришла, будь она неладна.
Он отрезал от куска сала толстую желтую шкуру и бросил далеко за пределы видимости от костра.
— Пусть подкормиться тварь, — объяснил он. — Не отстанет просто так, будет всю ночь вокруг ходить, спать нам мешать, да лошадей беспокоить. Хотя, не должна она сейчас голодной быть. Так, из вредности характера, подошла. А вообще связываться с росомахой не стоит — больно уж свирепа.
На ночь протянули вокруг своего лагеря веревку, надеясь, что запах человека не позволит зверю подойти вплотную. А еще добрый суоми развесил на этой бечевке на нитках крючки, наподобие рыболовных.
— Если все же сунется к нам, то не зацепиться не сможет, — прокомментировал он. — Страх от неизвестного — самый лучший сдерживающий фактор. Воткнется такая штука ни с того, ни с сего прямо в зад — будет бежать дальше, чем видеть. Забудет о желании полакомиться человечиной, ну, или — кониной.
Так и вышло. Что-то посреди ночи беспорядочно зашуршало, лошади захрапели, переминаясь с ноги на ногу, а потом всю окрестность огласил испуганный визг, удаляющийся в чащу.
— Ну вот, — с зевком проговорил Сампса. — Спокойной ночи.
Через несколько дней добрались до реки Суна. Постояли у водопада, полюбовались дроблением в водяную пыль струй, посмеялись ни над чем. Так бывает с людьми: мельчайшие капли воды вызывают, если ими подышать, опьянение, сродни с алкогольным. Лошади такое веселье не разделяли. Стойкость у них какая-то. Никто ни разу не видел пьяного коня.
— Половина пути, — сквозь смех проговорил Сампса.
