Лив не ответил.
Медведь, словно что-то учуял, замотал лобастой головой, постонал немного и попятился обратно в кусты, но не ушел. Эти звери достаточно близоруки, дальше своего носа ничего не видят, но обоняние у них развито, как и положено в лесу.
— Слушай, — вновь сказал старик. — А ведь он нас с тобою вынюхивает.
Илейко опять ничего не промолвил, хотя в глубине души был уже уверен, что это и есть тот самый зверь, что загнал его в болото, а потом задрал в деревне попа.
— Говорят, иногда вселяется в тварь лесную сатана, — снова заговорил коллега по рыбалке. — Хитростью его наделяет и упорством. Покой она теряет и людей кушает. Всюду ходит и ищет своего человека, чтобы порвать его и найти от этого покой и отдохновение. Убить такое животное надо, ибо бед она может принести неисчислимых.
— А как же убить-то его? — спросил Илейко.
Медведь на берегу взревел грозным рыком, поднялся во весь свой рост, помахал лапами, будто кулаками грозил, с треском вломился в кусты и исчез в лесу.
— Так, как обычно, — пожал плечами старик. — В берлоге, когда он сонный, собаками потравить. Либо рогатиной достать. Знаешь, поди, как это делается?
Илейко кивнул в ответ, а про себя подумал: 'Ни черта не знаю'. Но интересоваться сутью не стал — постеснялся, наверно.
— Этот karhu (медведь, в переводе, примечание автора) — большой и сердитый. Его не просто надо убить.
— А как — пытать, что ли, перед смертью? — удивился лив.
— Нельзя допустить, чтобы сатана из него на кого-нибудь еще перекинулся, — ответил старик. — Из горы его мяса вырезать острием сердце, сварить его с солью и всей деревней съесть по кусочку. Так у нас в Терямяки говорят.
На том разговоры и кончились. Рыбы — окуней и лещей изловили порядочное количество, да кое- кому стало не до рыбалки. Илейко, толкаясь шестом о дно, уплыл на другой берег озера, размышляя, как же ему быть?
'Можно, конечно, вскочить на кобылу, да и ускакать, куда глаза глядят. Но, найдет ведь, подлец, рано или поздно. А перед этим людей безвинных поломает. Да и от себя не ускачешь. Придется, как ни крути, поступить в Терямяки согласно их народным обычаям', — придумав такое, Илейко успокоился. Вместо лезвия — использовать саблю, а самого зверя изловить и взять на рогатину.
На берегу он нашел вполне мощную осину, из нее приготовил сам инструмент, придирчиво проверив на отсутствие сучков. У него не было никакой практики охоты на медведей, как-то даже не задумывался об этом. Даже каким концом принимать зверя, Илейко не знал. Раздвоенным — тогда, конечно, большой карху упрется в развилку грудью, найдет подходящую позу и поспит немного. Остается в этот момент подкрасться и защекотать его до смерти. Иначе он проснется, когда другой конец утопнет под его весом, наконец-то, в земле, и оторвет голову. Можно, конечно, камень подложить под упор, но он чего-то не помнил, чтобы охотники в лес камни таскали. Итак, рогатину нужно втыкать в землю, а отточенный до остроты копья конец вонзить наседающему медведю прямо под левую подмышку. Тут-то ему и конец.
Илейко с наслаждением похлебал ушицы, оборудовал свой бивуак против всяких вероломных гостей и прилег в шалаш слегка отдохнуть под мерный шум вновь пошедшего дождя. Внезапно наступило утро. Зараза не превратилась в полуобглоданный скелет, да и сам он не очутился в болоте под слоем мха. Просто милость Божья и беспечность человеческая.
Взяв в руки рогатину и заложив саблю с ножнами за плечи, Илейко почувствовал, что уверенности у него несколько поубавилось. Даже захотелось вырыть яму, заманить туда медведя и забросать его камнями. Мысль была недостойная, потому что медведи, как правило, сами в ямы не прыгают.
Прикинув, что на месте зверя пошел бы на поиски нужного ему человека вдоль озера по твердому берегу, нежели другому, слегка заболоченному, если верить осоке, густо проросшей на нем, двинулся в путь. Но пройти сколько-нибудь далеко он не сумел.
Обогнув огромный замшелый валун, они встретились нос к носу: зверь и человек. Это было несколько неожиданно для обеих сторон. Медведи, застигнутые врасплох, обычно страдают медвежьей болезнью. Эффект неожиданности с людьми тоже иногда приводит к подобному же явлению.
Но этот огромный карху имел крепкий желудок, чего и говорить, Илейко — аналогично. Поэтому, ни на что боле не отвлекаясь, они приступили к делу.
Медведь для пробы сил махнул своей мощной когтистой лапой. Лив легко уклонился. Вообще он шел, держа свою рогатину острием вниз, то есть, ему нужно было время, чтобы поднять ее и прицелиться. Тварь этого времени ему не дала. Зверь встал на задние лапы и заревел, оттопыривая верхнюю губу. Если бы он встал на передние — то победа была бы, без всякого сомнения, за ним: человек бы смеялся до сердечного приступа. А сейчас, вообще-то, Илейко уже как-то свыкся с подобной прелюдией, поэтому не стал никак реагировать, разве что, отступил на шаг назад.
Медведю это понравилось, он воодушевился и поочередно махнул обеими лапами, предваряя, как показалось ливу, решительный и бесповоротный прыжок. Чтобы зверь внезапно не раздумал, Илейко сделал назад еще пару шагов и локтевым движением вздернул острие рогатины прямо навстречу летящему в прыжке зверю. Раздвоенный конец оружия сам собой воткнулся в землю и уперся, более не погружаясь.
Медведь, не совсем поняв, что же его так осадило, и пока еще абсолютно не чувствуя боль, потянулся всем телом к столь близкому, но почему-то недосягаемому человеку, и еще глубже насадил себя на кол. Однако острие вошло ему не в сердце, а куда-то под ребра, в область желудка и теперь рвало его внутренности.
Рогатина, казалась, стонала от непосильной нагрузки и вполне могла не выдержать. Илейко одним движением выхватил саблю и шагнул к зверю. Краем глаза он заметил что-то неестественное, нехарактерное для медведя, что болталось над его левым плечом. Нанося удар саблей, он догадался, что это — его скрамасакс, каким-то образом застрявший в шкуре чудовища.
Медведь, окончательно потеряв голову от дикой боли внутри себя, каким-то ленивым жестом отбил клинок, причем настолько ловко, что тот вылетел из руки человека. Илейко ничего более умного не придумал, как ударить кулаком прямо в нос хищника. Тому это не понравилось. Понятное дело — не каждому по душе, если ломают собственный орган обоняния.
Зверь махнул лапами, человек от одной уклонился, а другую попытался отбить подставленным локтем. Лучше бы он, конечно, этого не делал — Илейко развернуло так, что он оказался боком к твари. В это время осиновая рогатина все же не выдержала — она лопнула в щепки где-то посередине, выпустив тем самым медведя на оперативный простор.
И человек, и животное упали и прекратили шевелиться. Илейко было очень тяжело лежать под медведем, поэтому он на некоторое время затаился. А медведю — да ему, в принципе, было уже все равно. Он не мог двигаться, потому что внезапно сделался мертвым. Нет, он не умер от стыда или порванных внутренностей. Злополучный человеческий скрамасак, столь досаждавший плечо, но столь же недоступный, в наивысший момент противостояния оказался извлеченный из шкуры и заботливо воткнутый через подмышку прямо в медвежье сердце.
12. Город развлечений
Илейко под медведем сначала пошевелил пальцами ног, потом вздохнул. С облегчением не получалось — медведь жутко смердел, да и давил на грудь всей своей тушей. Извиваясь, подобно ужу, он кое-как выполз из-под своего противника и вытащил свой кровный скрамасакс. Как ему удалось выхватить нож из медведя — было загадкой. А как удалось воткнуть его прямо в сердце зверя — чудо. Наверно, очень хотелось жить.
— Мочи козлов! — прокричал лив в лес. Тот в ответ одобрительно зашелестел листьями
