Даффи слегка распушила перья.
— Я стараюсь всегда быть в курсе, — сказала она. — Кроме того, они сняли несколько эпизодов на натуре у Фостеров, и Флосси вывалила все их грязное белье.
— Я бы не ожидала, что там много грязи, если они только снимали натуру, — заметила я.
— Ты бы удивилась, — мрачно ответила Даффи и продолжила читать.
В полпятого зазвонил дверной звонок. Я сидела на лестнице, наблюдая, как электрики прокладывают черный кабель из вестибюля в отдаленные уголки дома.
Отец велел нам держаться своих комнат и не лезть под руку, и я изо всех сил старалась его слушаться. Поскольку восточная лестница вела в мою спальню и лабораторию, можно было считать, во всяком случае технически, что это часть моих апартаментов, и я определенно не намеревалась вмешиваться в работу команды.
В вестибюле поставили стулья в несколько рядов, как будто планировалось собрание, и я пробралась мимо них к двери, чтобы посмотреть, кто пришел.
Из-за шума и гама, производимого рабочими, Доггер, должно быть, не слышал звонка.
Я открыла дверь, и там, к моему удивлению, посреди снежного вихря стоял викарий, Денвин Ричардсон.
— А, Флавия, — произнес он, стряхивая хлопья снега с тяжелого черного пальто и топая галошами, как лошадь копытами, — рад тебя видеть. Можно войти?
— Разумеется, — сказала я, но, когда отошла от двери, меня охватило нехорошее предчувствие. — У вас нет нехороших новостей об отце?
Хотя викарий один из самых старых и близких друзей отца, он редко наносит визиты в Букшоу, и я знала, что неожиданный приход викария временами может быть зловещим знаком. Возможно, в Лондоне произошел несчастный случай. Может, поезд сошел с рельсов и перевернулся в снегах. Если это так, не уверена, что хочу узнать об этом первая.
— Боже упаси, нет! — ответил викарий. — Твой отец уехал сегодня в Лондон, не так ли? На собрание филателистов или что-то в этом роде?
Еще одно свойство викариев — они знают все на свете.
— Войдете? — спросила я, не зная, что еще сказать.
Входя, викарий, должно быть, увидел, как я изумленно смотрю на его старый уставший «моррис оксфорд», припаркованный во дворе и выглядевший довольно нарядно для своего возраста: слой снега на крыше и капоте делал его похожим на перемороженный свадебный торт.
— Зимние шины и цепи, — доверительно сказал он. — Секрет каждого поистине успешного пастыря. Мне рассказал епископ, но никому не говори. Он узнал это от американских солдат.
Я ухмыльнулась и захлопнула дверь.
— Бог ты мой! — воскликнул он, уставившись на переплетение кабелей и лес из осветительной аппаратуры. — Я не ожидал, что это будет так.
— Вы об этом знали? О съемках, имею в виду.
— О, конечно да. Твой отец упоминал об этом какое-то время назад… просил меня помалкивать, и, конечно, я молчал. Но теперь, когда по Бишоп-Лейси прокатился длинный эскорт и на землях Букшоу разместился караван-сарай, больше это не секрет, не так ли? Должен признаться тебе, Флавия, с тех пор как я услышал, что здесь будет Филлис Уиверн, я строю планы. Нечасто нас дарит визитом столь августейшая… столь сверкающая… посетительница, и, в конце концов, надо молоть зерно, которое у тебя есть, — не то чтобы Филлис Уиверн могла именоваться зерном хоть в каком-то смысле, боже мой, нет, но…
— Я встречалась с ней сегодня утром, — вызвалась я.
— Правда? Неужели? Синтия будет ревновать, когда услышит. Ну, может, не ревновать, но самую малость позавидует.
— Миссис Ричардсон — поклонница Филлис Уиверн?
— Нет, не думаю. Синтия, правда, кузина Стеллы Феррарс, написавшей роман «Крик ворона», по которому будет сниматься фильм. Троюродная кузина, но тем не менее.
— Синтия? — Я не верила своим ушам.
— Да, трудно поверить, не так ли? Я сам едва верю. Стелла всегда была паршивой овцой в семье, знаешь ли, пока не вышла замуж за лэрда[13] и не обосновалась в вересковых пустошах Шотландии и не начала производить на свет череду халтурных романов, из которых «Крик ворона» — просто самый последний. Синтия надеялась заскочить и дать мисс Уиверн несколько наметок на тему того, как следует играть роль героини.
Я чуть не сказала «п-ф-ф-ф!», но удержалась.
— Так вот почему вы здесь? Повидать мисс Уиверн?
— Ну да, — сказал викарий, — но не по этому поводу. Рождество, как ты уже не раз слышала от меня, — это всегда величайшая возможность не только получать, но и давать, и я надеюсь, что мисс Уиверн ясно видит свой путь, дабы воссоздать для нас парочку сцен из ее величайших триумфов — все во имя благого дела, разумеется. «Кровельный фонд», например, боже ж ты мой…
— Хотите, чтобы я вас представила ей? — спросила я.
Он чуть не рассыпался на части. Закусил губу и извлек носовой платок, чтобы протереть очки. Когда до него дошло, что он забыл взять их с собой, он высморкался.
— Будь добра, — сказал он.
Потом добавил, когда мы поднимались по ступенькам:
— Надеюсь, мы не помешаем. Ненавижу быть просителем, но иногда выбора нет.
Он имел в виду Синтию.
— Наше последнее предприятие потерпело крах, не так ли? Так что в этот раз надо постараться.
Теперь он, конечно же, подразумевал Руперта Порсона, покойного кукольника, чье представление несколько месяцев назад в приходском зале резко прервалось трагедией.[14]
Бан Китс сидела на стуле наверху лестницы, оперев голову на руки.
— Боже мой, — сказала она, когда я представила ее викарию. — Я ужасно извиняюсь, кажется, у меня жуткая мигрень.
Ее лицо было белым, как снежная корка.
— Как печально, — произнес викарий, положив руку ей на плечо. — Сочувствую от всего сердца. Моя жена ужасно страдает от такого же недуга.
Синтия? — подумала я. От мигреней? Определенно это многое объясняет.
— Она иногда находит, — продолжал он, — что помогает теплый компресс. Уверен, что добрая миссис Мюллет с удовольствием сделает его вам.
— Все в порядке… — начала Бан Китс, но викарий был уже на полпути вниз по лестнице. — О! — Она всхлипнула. — Мне следовало остановить его. Я не хочу никому создавать проблемы, но когда я в таком состоянии, то едва могу думать.
— Викарий не против, — сказала я. — Он очень хороший человек. Всегда думает о других. На самом деле он зашел узнать, можно ли уговорить мисс Уиверн дать спектакль, чтобы собрать деньги в церковный фонд.
Ее лицо стало еще белее, если это возможно.
— О нет! — ответила она. — Он не должен ее об этом просить. У нее бзик по поводу благотворительности, терпеть ее не может. Что-то из детства, полагаю. Лучше скажите ему об этом, пока он не затронул эту тему. Иначе наверняка будет жуткая сцена!
Викарий уже возвращался, к моему удивлению, прыгая через две ступеньки.
— Откиньтесь назад, леди, и закройте глаза, — сказал он таким мягким голосом, которого я доселе у него не слышала.
— Мисс Китс сказала, что мисс Уиверн нездорова, — объяснила я, когда он приложил компресс к ее лбу. — Так что, наверное, лучше не упоминать…
— Разумеется. Разумеется, — отозвался викарий.
