О, я от призраков больна

Энтони, шофер (фамилию не знаю). Пронырливый субъект с лицом побитой собаки, такое ощущение, что все время наблюдает за мной. ФУ держалась с ним с виду холодно, но, возможно, все кинозвезды так ведут себя со своими водителями. Он обидчив? Показался смутно знакомым, когда появился у нас на пороге. Восточный европеец? Или дело в форме? Наверняка нет. Тетушка Ф сказала, что у ФУ был иррациональный страх перед восточными европейцами и что она настаивала на том, чтобы работать всегда с одной и той же британской съемочной группой. Может быть, Энтони снимался в одной из ее предыдущих картин? Или был на фотографии в журнале? Надо поискать, а может, даже спросить его прямо.

Кроуфорд, Гил. ФУ унизила его перед целой деревней, влепив пощечину. Хотя он теперь мягок, как ягненок, важно помнить, что в качестве командос Гил обучился убивать тихо — душить струной от пианино!

Дункан, Десмонд. Никаких явных мотивов помимо того, что ФУ затеняет его. Он много лет играл с ней на сцене и в кино. Соперничество? Ревность? Что-то глубже? Необходимо дальнейшее расследование.

Китс, Бан. ФУ обращается с ней как с собачьим дерьмом на подошве бальной туфельки. Хотя ей следовало бы лопаться от обиды, похоже, ничего подобного нет. Есть ли люди, которые расцветают от плохого обращения? Или под пеплом горит пламя? Надо спросить Доггера.

Лампман, Вэл (Вольдемар). Сын ФУ. (Трудно поверить, но тетушка Фелисити говорит, что это так.) ФУ угрожала рассказать ДД о «любопытном приключении в Букингемшире». Между ними явное напряжение (например, благотворительная постановка «Ромео и Джульетты»). Унаследует ли он состояние матери? Много ли у нее денег? Как это узнать? И как насчет его ужасно исцарапанных рук? Раны не похожи на свежие. Еще один повод поговорить с Доггером утром.

Латшоу, Бен. Производит впечатление смутьяна. Но чего он мог добиться, остановив производство фильма? Он продвинулся благодаря ранению Патрика Макналти. Мог ли его нанять кто-нибудь из «Илиум филмс», чтобы укокошить ФУ вдалеке от студии? (Просто умозрительное предположение с моей стороны.)

Тродд, Марион. Тайна в роговых очках. Болтается тут тихо, словно вонь из забитой канализации. Очень похожа на актрису Норму Дюранс. Но это старые фотографии. Надо бы спросить тетушку Фелисити насчет нее. N. В. Сделать это позже.

Я почесала голову карандашом, перечитывая свои записи. Сразу видно, что они далеко не удовлетворительные.

В большинстве криминальных расследований — и на радио, и по моему собственному опыту — есть всегда больше подозреваемых, чем ты можешь указать пальцем, но в этом случае их как-то маловато. Хотя недостатка в обидах на Филлис Уиверн нет, явной ненависти тоже не было: ничего такого, что могло бы объяснить жестокое удушение куском кинопленки, бантиком завязанным вокруг ее шеи.

На самом деле я почти видела это: ленту из черного целлулоида на ее шее, и в каждом кадре застывший образ самой актрисы в крестьянской блузке, с непокорным лицом, сияющим, будто солнце в драматически потемневшем небе.

Как я могла забыть, когда я так часто видела это в снах? Это же из финальной сцены «Анны из степей», она же «Облаченная для смерти», где Филлис Уиверн в роли обреченной Анны Шеристиковой простирается перед надвигающимися тракторами.

Уставшим сознанием я вообразила, будто слышу звуки рычащих двигателей, но это только ветер, завывающий и колотящийся в дом.

Ветер… трактор… Дитер… Фели…

Когда мои глаза открылись, было восемь минут первого.

Откуда-то из дома доносилось пение:

О малый город Вифлеем,
Ты спал спокойным сном…

Мысленно я увидела благоговейно поднятые лица деревенских жителей.

Я сразу же поняла, что, несмотря на все случившееся, викарий решил отпраздновать Рождество. Он попросил мужчин из деревни передвинуть наш старый рояль «Бродвуд» из гостиной в вестибюль, и Фели сейчас сидела за клавиатурой. Я поняла, что это Фели, а не Макс Брок, благодаря легкому нерешительному всхлипу, который она извлекала из инструмента, когда мелодия взмывала и начинала падать.

Поскольку останки Филлис Уиверн до сих пор находились в доме, викарий разрешил исполнить только самые смиренные рождественские гимны.

Я выпрыгнула из кровати и натянула на себя пару длинных хлопковых носков цвета грязи, которые отец заставлял меня носить на улице зимой. Хотя я страстно ненавижу эту гадость, я знаю, как холодно будет на крыше.

Управившись с носками, я схватила мощный фонарь, который позаимствовала из кладовой, и тихо- тихо пошла в лабораторию, где сунула в карман кардигана кремниевую зажигалку.

Я ласково подняла ракету славы, несколько секунд побаюкала ее, нежно улыбаясь, как в сцене рождества Христова.

Потом я устремилась вверх по узкой лестнице.

20

На крыше творился сущий ад. Пронзительный ветер гонял снег с места на место, швыряя мне в лицо твердые, словно замороженный песок, частицы. С тех пор как я последний раз поднималась сюда, погода стала еще хуже, и ясно было, что буран кончится не скоро.

Теперь пришло время потрудиться. Раз за разом я ходила вниз и вверх по лестнице, перемещаясь между лабораторией и крышей, таская горшок за горшком, пока наконец приспособления для фейерверка не были расставлены вокруг дымоходов, как незажженные свечи в многоярусном торте.

Хотя в темноте было плохо видно, я не хотела включать фонарь, пока без этого можно обойтись. Нет нужды привлекать нежелательное внимание с земли, подумала я, изображая блуждающий огонек среди темных каминных труб, вздымающихся надо мной — высокие зловещие тени на фоне снежного неба. Темные облака, повисшие надо мной наполовину сдувшимися дирижаблями, были настолько низкими, что, казалось, их можно потрогать рукой.

Я сделала последнюю ходку, и ракета славы Филлис Уиверн тяжелым грузом легла мне на руки. Я не могла таскать ее с собой по крыше, пока не закончу остальные приготовления, и положить ее где-то здесь тоже не могла, иначе она быстро отсырела бы и стала бесполезной.

Нет, я пристрою эту штуку на восточной стороне одного из дымоходов, где она будет защищена от штормовых порывов и готова к запуску, когда пробьет час.