Моя челюсть отвисла, как у трупа, с которого сняли поддерживающую повязку.
— Его
— Удивительно, не так ли? Она родила его в ранней юности, ей было не больше семнадцати лет, полагаю, а возраст Вэла, если судить по внешности, довольно… неопределенный.
Так вот в чем дело! Вэл Лампман — действительно Вольдемар из «Кто есть кто», но он сын Филлис Уиверн, а не брат, как я предположила. Я неправильно интерпретировала запись в «Кто есть кто».[40] Я бы покраснела, но была слишком взволнованна.
— У нее уже родилась дочь годом ранее, — продолжала тетушка Фелисити. — Вероника, кажется, так ее звали. Бедное дитя. Произошла трагедия, о которой никогда не говорят. Филлида, или Филлис, как она предпочитала себя называть, — некоторое время была замужем за ныне покойным и не особенно оплакиваемым Лоренцо, который, несмотря на голубую кровь и значительную разницу в возрасте, активно путешествовал и занимался не то парками, не то париками, точно не помню.
— Вероятно, париками, — высказала я догадку, — поскольку на ней был парик.
Тетушка Фелисити бросила на меня недовольный взгляд, как будто я выболтала секрет.
— Он упал, — объяснила я. — Я пыталась сделать так, чтобы простыня, которой ее накрыла полиция, не приводила ее волосы в беспорядок.
Повисло молчание, настолько плотное, что в нем ложка могла бы стоять.
— Бедная Филли, — наконец сказала тетушка Фелисити. — Она ужасно пострадала в руках агентов Аксис.[41] Химикаты, полагаю. Ее волосы были ее гордостью. С тем же успехом они могли вырвать у нее сердце.
Химикаты? Пытки?
Доггера тоже пытали, на Дальнем Востоке. Как странно, что в мирном Бишоп-Лейси находят себе приют старые кошмары.
— Отец об этом знает? О Филлиде Лампман имею в виду?
— Ее режиссером во многих иностранных фильмах был Малиновский, — рассказывала тетушка Фелисити, глядя на свои руки с таким видом, будто они были руками другого человека. — Самый выдающийся фильм, конечно, — это «Анна из степей», роль, в котором косвенным образом привела к тому заданию и к ее провалу. Хотя она уцелела, она пережила ужасный срыв, из-за которого у нее выработался иррациональный страх перед всеми восточными европейцами.
— Вот почему она настаивала на том, чтобы всегда работать с той же самой британской съемочной группой, — сказала я.
— Именно.
Мы видели перевыпущенную версию «Анны из степей» в кинотеатре Хинли, где ее показали с английскими субтитрами под названием «Облаченная для смерти».
Хотя сначала показалось, что это будет очередная нуднятина о русской революции, я вскоре поймала себя на том, что история захватила меня, и мои глаза были так же ослеплены резкими черно-белыми образами, как если бы я слишком долго смотрела на солнце.
На самом деле незабываемая сцена, когда Филлис Уиверн в роли Анны, одетая в бабушкино платье и тяжелые башмаки, с аккуратно причесанными волосами, накрасившись, благоухая духами, которые привез ей из Парижа ее любовник Марсель, лежит со своим годовалым ребенком перед армадой рычащих тракторов, до сих пор вызывает у меня периодические необъяснимые кошмары.
— Мисс Уиверн, должно быть, была очень смелой женщиной, — заметила я.
Тетушка Фелисити вернулась к окну и выглянула наружу с таким видом, будто Вторая мировая война до сих пор бушует в полях к востоку от Букшоу.
— Она была больше чем смелая, — сказала она. — Она была британка.
Я позволила молчанию сохраняться до тех пор, пока оно не повисло на ниточке. И потом сказала то, что пришла сказать.
— Должно быть, вы слышали все, что происходило. В соседней комнате.
Внезапно тетушка Фелисити показалась измученной, старой и беспомощной.
— Мне следовало бы, — ответила она. — Бог знает, мне следовало бы.
— Вы имеете в виду, что ничего не слышали?
— Я старая женщина, Флавия. И возраст дает о себе знать. Я выпила рюмочку рома перед сном и спала, прижавшись к подушке тем ухом, которое лучше слышит. Эта бедная окаянная душа всю ночь крутила фильмы. Разумеется, я знала причину, но даже сочувствие имеет пределы.
Так ли это, подумала я, или тетушка Фелисити просто меняет тему разговора?
— Значит, вы ничего не слышали, — в конце концов повторила я.
— Я не сказала, что ничего не слышала. Я сказала, что слышала не все.
Я пересекла комнату и встала рядом с ней у окна. Снаружи стемнело, и снег продолжал густо падать, как будто наступал мучительный конец света.
— Я встала, чтобы сходить в туалет. Она с кем-то спорила. Шум фильма, видишь ли…
— С мужчиной или женщиной?
— Не могу сказать наверняка. Хотя они старались говорить тише, было очевидно, что они обмениваются сердитыми словами. Даже приложив ухо к стене — о, все в порядке, не смотри с таким шокированным видом, я признаю, что подслушивала, — я не смогла разобрать, что они говорят. Я сдалась и вернулась в постель, решив поговорить с ней утром.
— До этого вы с ней не разговаривали?
— Нет, — сказала тетушка Фелисити. — Не было возможности. Один раз я неожиданно наткнулась на нее в коридоре, но, как я тебе говорила, мы обе слишком хорошо обучены искусству изображать полных незнакомцев.
Мой разум попеременно прыгал с одной темы на другую из того, что рассказала тетушка Фелисити. Если, например, она говорила правду, Филлис Уиверн не могла ни с кем ссориться, когда тетушка Ф. вставала в туалет, потому что уже была мертва. Я слышала звук сливающейся воды в туалете и через несколько секунд оказалась в комнате смерти. Перед этим у кого-то было достаточно времени, чтобы задушить Филлис Уиверн, переодеть ее в другую одежду (какими бы странными ни были причины этого) и выйти через одну из трех дверей: в коридор, в спальню Мэв и Фло или — в этот момент я бросила нервный взгляд через плечо — в ту самую, где я сейчас нахожусь. Спальня тетушки Фелисити — той самой тетушки Фелисити, которая только что сказала мне, что способна прийти ко мне в ночи с мясницким ножом. Если то, что она сказала, правда — пусть даже половина того, на что она намекала, было беспорядочными бреднями женщины, внезапно постаревшей в конце войны, — она способна на все. Кто знает, какую смуту могут внести старая преданность и еще более старая ревность между двумя женщинами, которые некогда были подругами?
Или врагами?
Мне нужно время подумать, пора уходить, чтобы собраться с мыслями.
— Благодарю, тетушка Фелисити, — сказала я. — Должно быть, вы очень устали.
Я всегда могу прийти к ней позже и заполнить пробелы.
— Ты такой заботливый ребенок, — произнесла она.
Я одарила ее скромной улыбкой.
Чулан под лестницей — это равносторонний треугольник, оснащенный свисающей лампочкой. Здесь, в безопасности от глаз и камер съемочной группы, хранились журналы, унесенные из библиотеки и гостиной. Старые номера «Сельской жизни», словно геологические пласты, наслаивались на старые выпуски «Иллюстрированных лондонских новостей». Высокой кучей лежали выпуски «За экраном», старые номера «Киномира» были свалены покосившимися стопками, должно быть, восходившими к временам немого кино.
Я ступила внутрь, закрыла за собой дверь и, взяв первую стопку журналов, принялась искать.
Я страницу за страницей пролистывала «Любопытные факты кино» и «Серебряный экран», сначала улыбаясь нелепым выходкам так называемых кинозвезд, о большинстве из которых я никогда не слышала.
Вечеринки, торжества, премьеры, благотворительные представления: улыбающиеся лица, зубастые
