оглянуться, но малейшее движение отзывалось новыми взрывами боли, поэтому Тарас просто зажмурился и замер. Захотелось сесть прямо на тротуар, и он, пожалуй, так бы и сделал, если бы не страх перед любым движением. Даже мыслить Тарас опасался, а потому просто разглядывал боль, которая казалась ему сейчас толстым извивающимся червем, точащим мозг, словно ком чернозема. Ведь и мысли ведут себя зачастую подобно червям, подумалось вдруг Тарасу, — точат и точат серое вещество, а ничего кроме пустот и дерьма за собой не оставляют.
«А эта боль — дерьмо еще то!» — мысленно выругался Тарас, и боль, словно обидевшись на оскорбление, вдруг моментально исчезла.
Тарас попробовал осторожно шевельнуть рукой — червяк не показался из норы. Сделал шаг, другой — все оставалось в порядке. Лишь тогда он рискнул открыть глаза. Но возвращаться к воспоминаниям не хотелось. Тарас сделал неожиданный вывод, что боль приходит именно тогда, когда он пытается вспомнить. И не что-нибудь, а события позавчерашнего вечера… Хотя, если попробовать вспомнить, как же он вчера оказался в дачном поселке? Как его там… Ризкино? Ряскино?.. Тарас вспомнил название и испугался, что боль вернется, он даже зажмурился, ожидая ее. Ничего подобного! Голова хоть и гудела слегка от полученной встряски — а может, и от недавнего удара каблуком, — но продолжала работать в обычном режиме.
Тогда он расхрабрился настолько, что стал восстанавливать не позавчерашний, а прошедший вечер. Итак, он тоже вышел на крыльцо школы. А потом направился в поликлинику — ведь именно вчера боль свалила его прямо на уроке… О чем он, тогда, кстати, подумал, что попытался вспомнить?.. «Нет, нет! — чуть не закричал Тарас вслух и даже остановился. — Вот только об этом сейчас не надо!..» Немного успокоившись, он опять зашагал и вернулся в памяти к тому моменту, как пошел к врачу. Но не дошел, потому что Валерка… — опять Валерка? — предложил подвезти на машине. Они даже доехали до злополучной поликлиники, но потом… А что потом-то? Дальше все словно в тумане или даже в киселе — густом, темно-сиреневом черничном киселе. Но все-таки не в беспросветном мраке, что-то оттуда помаленьку начинало проступать. Например, то, что он попросил Валерку ехать в это самое Ряскино. Непонятно, правда, с чего вдруг. И воспоминание это казалось странным, словно он наблюдал за собой со стороны, как за чужим человеком… Да и с чего бы ему-то приспичило ехать в это Ряскино? Впрочем, приспичило же… Как ни крути, а в машине сидел тогда все-таки он и с Валеркой разговаривал — тоже.
А вот сама дорога до поселка вспоминалась смутно, да там и нечего было вспоминать — возможно, он даже задремал тогда. Когда и как вышел из машины, простился с Валеркой — тоже из памяти стерлось напрочь. Следующее воспоминание — как он входит в чердачную темную комнату… Причем — это Тарас с непонятным содроганием понял только что — он уже знал в тот момент, кто и зачем его ждет. Но как?! Как он мог знать это? Тарас снова остановился. В том, что раньше он никогда не видел Галю, он уверен на двести, на триста процентов! Потому что, если бы видел… не смог бы забыть никогда. Как не забудет уже до конца жизни того, что было дальше. Именно это снилось ему только что в поезде, стоило заснуть на каких то десять-пятнадцать минут… И вот сейчас вспомнилось вдруг так отчетливо, до мельчайших деталей, до стонов и запахов разгоряченных тел, до соленого вкуса горячих Галиных губ…
«Нет!!! Стой! — мысленно заорал на себя Тарас. — Остановись, дурак! Тебе нельзя даже думать об этом! Ты предал любовь! Ты недостоин любви! И тебе об этом один раз уже напомнили. Хочешь еще?..»
Ответ, которого он, разумеется, не ждал, «прозвучал» в его голове совершенно неожиданно: «А ты знаешь, хочу!.. И потом, в отличие от Машечки, Галя совсем не похожа на Катерину. Сколько, в конце-то концов, ты будешь казнить себя за прошлое? Минуло шестнадцать лет, опомнись, придурок! Может, пора наконец начать жить, а не маяться дурью? Или завтра опять к дяде Саше поедешь тоску утолять? Пусть тебя звездочки вместо нее приласкают!»
Стало вдруг непередаваемо тошно. Настолько, что захотелось ударить себя по лицу. Возможно, он и сделал бы это, но вовремя вспомнил про разбитый Галей нос. Мысль эта заставила его улыбнуться и почти успокоиться.
«Ты все-таки беспросветный идиот, — завершил Тарас дискуссию с самим собой. — Ну да ничего, недолго витать в эмпиреях осталось. Сейчас тебе мама такую любовь устроит, что мало не покажется».
Хоть он и ожидал испытать на себе бурю, действительность оказалась еще страшнее. Это был ураган, тайфун, торнадо, цунами!
Как ни старался он поворачивать ключ в замке бесшумно, как ни пытался открыть дверь без скрипа, но, когда он шагнул в прихожую, мама уже стояла там. Сначала он ее не сразу и узнал; прищурившись, напряженно разглядывал, словно незнакомку. Не старая еще, пятидесятишестилетняя женщина словно накинула себе добрый десяток лет, которые тяжестью своей будто пригнули ее, сделав и без того невысокую, сухонькую фигурку еще ниже. А мамино лицо стало и вовсе страшным — бледное, в красных пятнах, опухшее от слез…
Увидев Тараса, мама бросилась к нему, распахнув заплаканные глаза и раскинув для объятия руки. Но в шаге от сына замерла, помедлила секунду и, словно именно для замаха, а не для каких-то телячьих нежностей разводила в стороны руки, влепила ему пощечину сначала правой, а затем и левой ладонью.
–?Ты… — задохнулась она, багровея на глазах и так же на глазах распрямляясь и сбрасывая лишние годы, — ты где был?! Да как ты можешь так издеваться над матерью?!
–?Я не… — попытался ответить Тарас, но его голос больше походил на шорох растущего бамбука под шквалом тропического ливня. Разумеется, он тут же утонул в ревущем потоке. За сокрушительным ураганом возмущений и упреков последовал град перечислений, куда мама обращалась с вопросами о судьбе бессердечного, жестокого, неблагодарного сына: и милиция, и больница, и морг, и бывшие одноклассники- однокурсники Тараса, и коллеги по работе, и знакомые, и друзья…
–?В один только морг я звонила уже восемь раз! — воскликнула мама. — Я надоела им так, что они занесли меня в черный список и заранее отказались от предоставления мне в будущем каких-либо услуг…
–?Какие услуги тебе нужны в морге? — рассеянно спросил Тарас, совершенно случайно вклинившись в мамину тираду, когда бедная женщина, запыхавшись, набирала в грудь воздух. Сам же Тарас почувствовал в маминых словах некую нестыковку, но переутомившийся мозг никак не мог осознать, что же именно ему показалось нелогичным в предъявленном только что списке.
–?Да как ты можешь такое говорить? — всхлипнула вдруг мама, и плечи ее вновь опустились. — Я совсем не узнаю тебя, Расик… Кто так повлиял на тебя? Неужели этот бабник Валерка?
–?Да почему же он бабник-то? — ошарашенно заморгал Тарас. И тут в мозгу щелкнуло. Задача на логику, точнее, на ее отсутствие, решилась.
–?Потому, что он… — начала отвечать мама, но теперь уже Тарас перебил ее:
–?Кстати, о Валерке. Раз уж ты звонила всем друзьям и коллегам, то и ему наверняка. Почему же ты спрашиваешь, где я был? Разве он тебе не рассказал?
–?А что он должен был мне рассказать? — насторожилась мама. — И как он мне мог что-то рассказать, если его самого дома не оказалось? — Тут она неожиданно замолчала, устремив наливающийся ужасом взгляд на лицо Тараса. Только что гремящий, голос ее превратился вдруг в хриплый шепот: — Что с твоим лицом, Расик?.. Где твои очки?.. Ты подрался с этим извергом? О-о! На кого ты похож… Твоя рубашка в крови!.. Ты весь мятый и грязный… — Мамин голос столь же быстро, как сник, вновь расправил крылья и зашелся в праведном гневе: — Ты напился и валялся в канаве?! Ты — учитель! Призванный быть примером для неокрепших юных душ!.. Боже, боже! Конечно же, это все он, твой так называемый друг… Он напоил тебя, избил, вывалял в грязи… Я сейчас же звоню в милицию! И не надейся, что это сойдет ему с рук.
Мама и впрямь метнулась к телефону. И тут Тарас рявкнул. Впервые в жизни он закричал на маму!..
–?Стой! — бросился он следом за ней. — Не смей! Не вздумай!!!
Мама, опешив от вопля сына, медленно и будто бы даже испуганно обернулась к нему. А Тарас разошелся и уже не мог остановиться:
–?Что ты тут сейчас наговорила? Почему в твою голову лезут подобные глупости? Почему все вокруг у тебя лишь враги, изверги и злодеи? Почему, если я, тридцатилетний неженатый мужчина, не пришел домой
