конфетти на место ногой. — Она все время где-то поблизости. Я клянусь, Кэрри, с той самой поры, когда Пинки Уизертон написал статью о Питере…
О-хо-хо… Только не это.
— «Принц-ботаник»? — спрашиваю я. — Откуда ты знаешь, что там говорится о Питере?
— А о ком же она еще может быть? Что, в школе есть еще какой-то парень, который, как Питер, был ботаником в младших классах, пока я не превратила его в крутого парня?
— Хм… — говорю я, припоминая текст статьи.
Мэгги складывает руки на груди, смотрит вслед Джен Пи и продолжает:
— С тех пор как в газете появилась эта статья, Джен Пи охотится за Питером. Ты только посмотри, как она на него смотрит…
— Перестань, Мэгвич. Я уверена, ты не права. Кроме того, Питеру никогда не понравится Джен Пи. Он ненавидит таких девочек.
Мэгги не согласна со мной. Она качает головой:
— Не знаю, Кэрри. Он изменился.
— В каком смысле?
— Похоже, он считает, что заслуживает большего.
— Лучше тебя никого нет, Мэгз, — говорю я ей нежно. — И он знает об этом.
— Может, он и знает, но Джен Пи на это наплевать.
Затем, словно для того, чтобы проиллюстрировать наш разговор, в спортзал входит Питер. Мэгги машет ему, но он ее не видит, возможно, по причине того, что Джен Пи молниеносно подбегает к нему смеясь и размахивая обеими руками. Питер кивает ей и улыбается.
— Мэгги… — произношу я, обращаясь к подруге, которой, оказывается, и след простыл.
Я нахожу ее на стоянке. Она вся в слезах, сидит в своем «Кадиллаке», заперев двери.
— Мэгги, — зову я, стучась в ветровое стекло.
Она трясет головой, потом закуривает и, наконец, опускает боковое стекло.
— Что?
— Мэгги, перестань. Они просто разговаривали.
Да-да, точь-в-точь как Себастьян и Лали. Они поначалу тоже просто разговаривали. Мне становится не по себе.
— Впусти меня.
Мэгги отпирает двери, и я заползаю на заднее сиденье.
— Зайка, у тебя паранойя.
Эх, боюсь, не паранойя это. Может, в этом есть доля моей вины? Если бы я не написала статью о принце-ботанике…
— Ненавижу Пинки Уизертона, — жалуется Мэгги. — Если я его когда-нибудь встречу, выскажу все, что думаю. Из-за этой статьи Питер заважничал. Думает, он подарок судьбы.
Внезапно Мэгги поворачивается ко мне.
— Ты же пишешь для «Мускатного ореха». Должна бы знать, кто такой Пинки Уизертон.
— Мэгги, клянусь, не знаю.
— Ну, хорошо, — спрашивает она и щурится на меня с подозрением. — А кто тогда знает?
— Не могу тебе сказать, — беспомощно отвечаю я. — Человек, который скрывается под псевдонимом Пинки Уизертон отдает статьи Гейл, а та…
— Кто такая Гейл? — требует ответа Мэгги. — Может, она и есть Пинки Уизертон.
— Не думаю, Мэгз, — отвечаю я, разглядывая ногти. — Гейл все-таки еще в младших классах.
— Мне нужно поговорить с Питером.
— Это хорошая мысль, — отвечаю я ласково. — Уверена, Питер, сможет все объяснить.
— Стало быть, ты на его стороне?
— Я на твоей стороне, Мэгги. Просто стараюсь помочь.
— Тогда найди его, — командует она. — Иди в спортзал и найди его. Скажи, мне нужно его видеть. Немедленно.
— Конечно.
Я выскакиваю из машины и спешу назад в спортзал. Джен Пи никак не выпустит Питера из плена. Она болтает о том, как важно украсить зал воздушными шариками.
Я прерываю разговор и передаю ему послание Мэгги. Он раздражен, но идет вслед за мной к выходу, неохотно простившись с Джен Пи. Он машет ей рукой и заверяет, что скоро вернется. Я наблюдаю за ним, пока он идет по стоянке. С каждым шагом его гнев становится все сильней и сильней. Он так зол, что, подойдя к машине, рывком открывает дверь и, сев, с силой захлопывает ее за собой.
Вероятно, Пинки Уизертону пора возвращаться в Миссури.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Держись за штаны
Мышь приходит на ужин в субботу вечером. Я собираюсь подать курицу в вине, и на приготовление у меня уходит целый день. Однако попутно я обнаруживаю, что занятия кулинарией — прекрасный способ отвлечься от проблем, а результаты позволяют почувствовать, что я сделала что-то собственными руками. Что-то полезное, несмотря на то что свидетельства моей работы будут съедены всего через несколько часов. Кроме того, кулинария дает возможность проводить больше времени дома, с Доррит. Психиатр, к которому она ходит, говорит, что ей нужно чувствовать, что она член нормально функционирующей семьи. В соответствии с его рекомендациями я теперь раз в неделю делаю что-нибудь сложное и требующее долгого приготовления по рецепту из поваренной книги Джулии Чайлд.
Папа, конечно, очень любит Мышь, ведь она говорит на языке теорем почти так же хорошо, как он сам. Поговорив немного о математике, мы переходим на тему колледжей, и Мышь рассказывает, как ее радует мысль о том, что она поедет учиться в Йель, а я — в Браун. Затем разговор каким-то образом сбивается на тему о парнях.
Мышь рассказывает отцу о Дэнни, а потом, естественно, всплывает имя Джорджа.
— У Кэрри есть один довольно симпатичный парень, который ею интересуется, — говорит папа многозначительно. — Но она отвергла его.
— Я его не отвергала, пап, — говорю я, со вздохом. — Мы все время с ним по телефону разговариваем. Мы — друзья.
— Когда я был юношей, ребята и девушки не были «друзьями». Если вы назывались «друзьями», это означало, что…
— Я знаю, что это означало, паи, — прерываю я. — Теперь все иначе. Ребята и девушки, бывает, просто дружат.
