— Так… всё… достаточно Володя. Больше не надо. Пусть катится так. Сразу переводи ногу на тормозную педаль. Так… только не вздумай дотронуться раньше времени. Сейчас будет перекрёсток… там притормозишь…
Я внимательно наблюдал за командами Морозовой, и за действиями Фролова. Надо же, с виду ничего сложного! Отчего же это он так оробел? И лицо у него вытянулось как у лошади. Даже усы казалось, встали торчком.
Мы проследовали прямо и подкатили к въездным воротам в депо. Они находились слева, за забором. А наш путь уходил отсюда резко вправо и, пересекая проезжую часть, тянулся вдоль пятиэтажных домов в сторону железной дороги.
— Так, — произнесла наставница, озабоченно наблюдая, за выскакивающими справа автомобилями. — Тут надо быть предельно осторожными. Смотри-смотри направо… да… так… кто там едет? Пропускает нас? Давай, очень осторожно поворачивай. Пусть нас увидят… вот так… ну что, пропускают?
— Да, — отозвался Фролов голосом старого аптекаря, ищущим под прилавком закатившуюся склянку. — Остановились…
— Тогда давай, дави на педаль. Но не слишком сильно.
Наш вагон начал нервно дёргаться и подпрыгивать, продвигаясь вперёд. Водители в пропускающих нас автомобилях с удивлением взирали на ужасное чудище с огромной надписью «Учебный» на боку рывками выпрыгивающее на улицы города.
— Спокойно, — говорила Морозова, — ну что ты так дёргаешь вагон? Надави поглубже, но плавно… вот так… давай, перекрёсток почти проехали…
— Если мы так станем весь день ездить, — обратился ко мне втихоря Гена Николаев, — то к вечеру можно будет отбивные не делать.
— Это ты к чему? — не понял я.
— А к тому, что этот горе-водитель нас ухайдакает ещё до возвращения обратно.
— А ты думаешь, что сам будешь ездить лучше? — спросил я его, приподняв брови.
— Да уж во всяком случае, никак не хуже! — кивнул он, пытаясь зевнуть. — Да и вообще, ничего сложного в этой работе нет!
— А ты раньше работал водителем?
— Я? Никогда! Зачем мне это надо было?
— А сейчас зачем тебе это надо? — меня не слишком интересовал его ответ, но раз уж делать всё ровно было нечего, я решил: пусть уж что-нибудь говорит.
— Сейчас мне жрать нечего, — с тяжёлым вздохом произнёс он, но выдавив, тем не менее, из себя улыбку. — Раньше у меня была работа. Дом.
— А теперь что? — поинтересовался я, глядя, однако на Катю Гасымову, о чём-то оживлённо беседующую с Ребровым.
— А — а — а, — отмахнулся Гена, — я даже вспоминать не хочу! Я поначалу думал быть военным… потом… а — а — а… просто сейчас мне некуда податься. Понимаешь?
— Прекрасно понимаю. Самому некуда.
— Ну вот я и говорю. Куда ещё? А трамвай — он всегда прокормит…
— Всегда думаешь? — иронично бросил я, переводя взгляд на него.
— Конечно! — уверенно подтвердил Николаев. — Это же стабильная работа!
— Снижай скорость… — донёсся до нас властный голос Морозовой покрикивавшей на Фролова.
Вагон подкатил к мосту и, замедлив ход, осторожно въехал под его своды.
— Смотри, — бушевала громко наставница, — здесь будь особенно осторожным. Видишь там один путь всего? Не спеши. Медленней… ещё медленней… здесь гнать ни к чему. Кривые очень резкие…
Ну, то, что кривые резкие нам было понятно с самого начала. И те неумелые толчки, которые сопровождали въезд трамвая под мост, говорили лучше любого специалиста. Фролов дёргал вагон и подгонял. У меня даже сложилось впечатление — пинками.
— И вот как он ведёт? — спрашивал меня Гена. — Это просто невозможно! Если так будет продолжаться всю дорогу, я лично не выдержу!
— И что же ты сделаешь? — спросил я у него.
— Ничего…
Надо заметить: в ту пору двадцать третий маршрут ещё ездил на Шмитовский проезд. Однако его уже собирались закрывать. И закрыли-таки осенью 2000 г. В связи со строительством третьего транспортного кольца. Одновременно начав реконструкцию Звенигородского шоссе. Рельсы выкорчевали, зелень порубали. Недовольным пассажирам коротко и веско сказали: а не пошли бы вы… пешком. Словом — реконструировали, вы же сами понимаете…
Но в ту пору о которой я глаголю, двадцать третий ещё не был столь жестоко кастрирован, и ездил себе потихоньку, никому не мешая… простите, оговорился! — правильнее будет уточнить — кое-кому в кепке мешая. Однако разворотный круг лежал во всём своём великолепии. Мимо него наш учебный вагон и проследовал, искренне желая пропустить все линейные трамваи. Но в тот момент, ни одного вагона нам не встретилось. Повинуясь строгим окрикам Морозовой, Фролов осторожно проехал две стрелки — одну попутную, вторую встречную, и, повернув налево, направил вагон вверх — на Ваганьковский мост.
— Вот-вот, давай, — командовала она со своего капитанского мостика. — Вот здесь выжимай педаль до конца. Мы же в гору едем. Давай-давай… дави…
Трамвай шёл в гору легко и без натуги. На середине моста нам встретился вагон двадцать третьего маршрута. Когда мы поравнялись женщина, сидящая в кабине, сделала выразительный жест Морозовой: приложила указательный палец правой руки к запястью левой. Означенный жест вызвал явное неудовольствие нашей командирши.
— Что ей надо? — громко справилась Лисовенко также как прочие заприметившая данный жест и уловившая изменение происшедшее в настроении у Морозовой.
— Да показывает что опаздывает, — с досадой произнесла наставница. — А я что могу поделать? Не выезжать на линию что ли? Совсем обалдели!
— Она боиться что мы будем медленно ехать?
— Конечно! Думает — мы её затянем! Сейчас крутанётся… наверное ей на Шмитовский не надо… иначе бы ничего не показывала. Уехала бы себе…
— А разве ей не надо на Шмитовский? — переспросила Лисовенко.
— Видимо нет.
— А почему?
— Ну, может, простояли где-нибудь, и диспетчер «обрезал» до круга ваганьковского. Чтобы в расписание встала. Какая разница? Самое главное в другом: вот она сейчас развернётся и врубит форсаж. И будет у нас на хвосте висеть — фарить и звонить. Типа мы ей мешаем работать. Да и вообще, от нас сейчас все будут шарахаться как от прокажённых. И водители на машинах, и водители на трамваях.
— Почему? — спросил возмущённый толстогубый Ребров.
— А потому, — махнула рукой Морозова. — Машины нас бояться из-за нашей неумелой езды, и того что можно с нами столкнуться. А водители трамваев вообще терпеть не могут всяких каракатиц на линии. Они же идут по расписанию. Вы ещё не знаете что это такое. Но… скоро узнаете.
Собственно Морозова оказалась права. Уже у стадиона Юных пионеров двадцать третий настиг нас, и начал звонить.
— Ладно, — проговорила наша командующая, — давайте-ка от неё оторвёмся, а то она скандалить начнёт.
Дождавшись зелёного сигнала светофора, Морозова сама нажала на ходовую педаль и, проехав перекрёсток, мы понеслись по «ленинградке» со страшной, как мне тогда казалось, скоростью. В конце концов, мы оторвались от вагона, работающего на линии, но только за счёт того, что нам не нужно было брать на борт пассажиров. Вскоре, вместо Фролова в водительское кресло сел следующий «чих-пых», и в результате сообщество начинающих трамвайщиков вновь подверглось качке, тряске, толчкам в спину и прочим элементам сопутствующим неумелому обращению с педалями.
Дабы не слишком обременять рассказ ненужными подробностями сообщу следующее: каждый из нас
