стала водителем первого класса. И как-то раз в депо был большой наплыв учеников. Наставников не хватало. Вот начальство и воскликнуло: а чего это Сёмина у нас никого не стажирует? Она ведь водитель первого класса! Значит, тоже должна. Вот с этого момента и покатилось.
Но это Лена объяснила мне много позже. А тогда она ещё прибавила:
— Мало того что ученика мне дали, так ещё и на тридцатку засунули! На полтора месяца!
— Ну может и меньше? — обратился я к ней. — Вот сейчас Шлаков выйдет с больничного, наверняка меня обратно к нему перекинут.
— Нет, не перекинут, — решительно отвергла данное предположение моя новая наставница. — Что я их не знаю? Тем более Шлаков сам отбрыкиваться начнёт. Он ведь тоже терпеть не может кого-то стажировать. Нет, тебя бросили ко мне с концами. До упора.
В тот день мы отработали первую смену вместе. И я смог по достоинству оценить насколько в каждом деле решающую роль играет человеческий фактор. Лена и сама водила трамвай намного аккуратнее, и меня приучала к этому. Она очень боялась аварий и наездов на пешеходов.
— Я сейчас кредит выплачиваю за стиральную машину, — доверительно говорила она мне во время движения, — мне в аварии попадать нельзя. Банк и так еле-еле дал кредит.
— Почему же еле-еле? — уточнил я, глядя вперед на бесконечно тянущиеся криво проложенные рельсы.
— Да работаю я сейчас одна в семье, — пояснила наставница, — так получилось. А семья большая. Отец, мать, оба пожилые, на пенсии. Две дочери. Уже подростки. Им много всего надо. Денег не хватает. Вот банк и заартачился — смогу ли я выплатить весь кредит.
— А муж? — задал я следующий вопрос.
— О — о — о! — воскликнула Лена, махнув рукой. — Он был сто лет назад. Мы давно развелись.
— А что же он вам не помогает?
— Да он давно спился. Даже не знаю как он там сейчас…
Позже, правда, этот вопрос прояснился. Лена как-то узнала о судьбе своего бывшего мужа и рассказала чуть позже мне. Подробностей я писать не стану, дабы не нагонять тоску на читателя. А если совсем коротко: муж Лены умер, и его некому было даже похоронить. Так получилось. Ей, разумеется, не сообщили. Дабы захапать его комнату в коммунальной квартире. Обычное дело. В результате его сожгли на каком-то трупохранилище и где-то упокоили… бр — р — р — р… пакость. Вообще вы знаете, когда начинаешь писать книгу о реальной жизни, думаешь ну ладно, напишу, поведаю. Народ должен знать подробности, детали там всякие. Ну, думаешь и ладно. Напишу всё как есть. Ничего страшного. Но в процессе писанины вылезают такие подзабытые подробности, что диву даёшься. А позже — перечитывая, поражаешься, в каком мире ты живёшь. А ведь я не фантаст. И не писатель ужасов. А наверняка кое-кто из читающих может воскликнуть: ерунда мол, такого быть не может! Не иначе автор половину выдумывает или нагнетает. И на самом деле всё не настолько запущено. К сожалению, вынужден разочаровать: бывает. И ещё как. И описываю я именно быль. Суровую и грубую. А если не верите, попробуйте сами: устройтесь водителем трамвая. Туда до сих пор берут всех…
Но продолжим.
Работать с Леной было куда проще и лучше. Выглядела моя наставница хорошо: стройная, с короткими светлыми волосами. Женщина она оказалась добрая, порядочная и где-то весёлая. Насколько это вообще возможно при её жизни. Так во время бесконечно и нудно тянущихся рабочих смен Лена мне озорно поведала, как она вообще оказалась на трамвае.
— Ну а чего? — говорила она, сидя в кресле водителя. Один круг наставникам разрешалось проехать самостоятельно. В час пик. Вроде как молодому водителю не всегда легко справляться в данные утренние часы. Поток пассажиров слишком большой, двери ломают и всё в таком же духе. — Я как первого ребёнка родила муж запил. Потом вроде бросил. А я всегда смотрела на водителей трамвая: сидят, ручки сложили, вроде ничего не делают. Сиди себе педальки нажимай. А уж когда работать начала тогда поняла… куда попала.
Я всегда её слушал с искренним интересом.
— А вечёрку я работать уже тогда не могла, — продолжала Лена. — Всё время по вечерам плакала.
— Плакала? — с удивлением переспросил я.
— Да, плакала. Еду и плачу. Всё равно никто не видит. Кто на нас, на водителей смотрит? К нам обращаются, когда только нахамить хотят. Или талончик купить.
— И что же было дальше?
— Ушла работать утреннюю смену. На постоянку. Правда, раньше это было тяжелее, чем сейчас.
— Почему?
— Времена были другие. Запрещалось это. Вот есть общий наряд, и работай его. По очереди: неделя утренней смены неделя вечерней. А если хочешь что-то одно пиши на льготную. А по льготному наряду ты сильно в деньгах теряешь. Да это и сейчас также. Только сейчас денег меньше снимают по нему. Но сейчас и зарплата куда меньше.
— Намного?
— О — о — о! — по привычке воскликнула Лена, улыбнувшись и посмотрев на меня. — В Советское время я получала двести восемьдесят рублей в месяц. По тем временам это было очень неплохо. Я одна кормила всю семью без помощи мужа. Отец мой вообще ни одного дня на пенсии не проработал. Как получил сразу ушёл. Хотя был здоров и вполне мог поработать ещё. К тому же тогда было меньше нервотрёпки. Пробок не было, никто нам на линии особо не мешал, люди были добрее, лучше. Бывало, застрянешь по молодости на линии, откуда ты знаешь, что у тебя с вагоном? Опыта — то нет. Так тут же выбегут бывалые водители, остановятся те, кто едет на встречу… вместе набегут, решат в один миг что случилось. Ещё и подбодрят и пошутят. А сейчас что?
— Что? — повторил я вслед за ней.
— А сейчас сломаешься… никто даже нос не высунет. Твои проблемы — крутись, как хочешь. Ну, разумеется, тот, кто едет за тобой, выйдет: ему ведь тебя буксировать. А больше никто. Я уж не говорю про тех, кто едет на встречу. А все остальные будут сидеть в своих кабинах, ждать, когда рассосётся и газетки читать…
— Так вы же сейчас в основном утреннюю смену работаете? — спросил я.
— Сейчас да. Ну, когда я никого не стажирую. Когда стажирую тут понятно: приходится работать общий наряд. Это ещё одна причина, по которой мне стажировка не нравится. Потом я работаю на «системе», а за неё больше платят.
«Системой» на языке трамвайщиков называется сцепка из двух вагонов. Когда сцепляют два вагона по системе многих единиц. Сокращённо это дело называют «системой». И за работу на «системе» платят больше. Блатные водители бывало, целыми месяцами не слезали с «систем», в результате их зарплата оказывалась на порядок больше тех, кто водил одиночки. Я также несколько раз водил «систему». Разницы особой я не почувствовал, кроме необходимости учитывать габариты. Например, протягивать «систему» так, дабы не перекрыть перекрёсток или пути другим маршрутам. И с проездом стрелок: приходится двигаться на маленькой скорости, ожидая, покуда пройдёт второй вагон. Однако было одно существенное отличие: работа на «системе» во время дождя. Вот это реальный напряг. Второй вагон в зеркала вообще не виден. Вообще. Ты не знаешь, все ли пассажиры вошли или ещё кто-то лезет. Так, на удачу, щёлкаешь тумблерами, выждав определённое время. И тревожно смотришь на лампочки. Если погасли, следовательно, порядок. Никого не прищемил и можно ехать дальше. Если же не погасла лампочка, вновь щёлкаешь тумблером, открывая дверь. Обычно, если кого прищемишь, сразу поднимается крик, шухер трёхэтажный, и вообще всяческая не политкорректная непотребщина. Орут, дескать, какого хрена… какая падла закрыла дверь, оставив на пороге не вошедшую ногу? Но это на одиночке. На «системе» же хоть Григорием Лепсом завой, я не услышу. В этом и заключается главное отличие. И ещё момент: все двери на вагонах были старые, с русскими механизмами. Что из этого следует? Представьте, ну придавил я кого-то случайно. Мало ли чего? Спешил вдруг, и не заметил входящего. Такое не часто, но случается. Или кто-то захотел выскочить в последний момент. Передумал ехать дальше. И вот сплющило его дверью. Он суетится, конечно, плюётся, пытается вырваться из цепких объятий трамвайных дверей. А те его не пускают. Я щёлкаю тумблером на открытие двери, а она просто замирает. Она не открывается. Она просто перестаёт
