— Как, простите? Что раскрылось?
— Подсознание. А как — не знаю, но она так говорит.
— Что у нее м–м… раскрылось подсознание?
— Да, с утра она вот так и говорит.
— А вы ей как бы муж? И не знаете, что делать, так я поняла?
Это я на всякий случай уточняю.
— Как бы муж. Не знаю, — отвечает.
Всё–то надо нашей просвещенной публике разжевывать:
— Для начала, — говорю, — подмойте–ка её.
— А потом?
— Потом уестествите.
— А это то есть как?
— То есть так. Естественным путем. Таком, сяком, вдоль–поперек и всяко. Лучше с творческим энтузиазмом и фантазией. Чтобы до печенок проняло.
— А… потом?
— Потом перезвоните. Подъедем, если не поможет, подсобим. Как–нибудь всем коллективом справимся.
Что в лоб таким, блин, что по барабану…
Через час мужик и впрямь перезвонил:
— Как вы правы оказались, доктор…
И всерьез, от всей души:
— Спасибо вам!
Слава Богу, достучалась, называется.
Ну еще б я оказалась не права! Хоть я и не специалист по части подсознания, но в жизни худо–бедно разбираюсь. Не в первый раз живу на свете, опыт есть.
Кто не понял — популярно объясню. Баба же — банально — истерила. А такая истерия затыкается надежнее всего естественным путем. Или, на худой конец, подручными предметами. Но это на совсем худой конец. Недаром даже слово «истерия» напрямик восходит к греческому слову «hystera», что означает матка. В корень греки зрили, в суть вещей. Тут уж как сплошной специалист вам говорю, как лекарь и как женщина.
Мораль: женщины, конечно, существа возвышенные, одухотворенные, загадочные, но…
Суть: пользовать баб надо правильно. По назначению. Это, повторюсь, я как специалист вам говорю, как лекарь и…
Как есть, короче, так и говорю.
А уж что мужики способны учудить…
Основной инстинкт. For men
Ну, на то, что мужики, раскрывши подсознание, способны учудить, я буквально в ту же смену подивилась. Правда, и сама при этом окружающих изрядно подивила, но уж тут, что называется, пришлось.
Подсознание там аж по основной инстинкт раскрылось.
Угодили мы на вызов к пацану. Вызвали–то нас, само собой, на «плохо с сердцем», а попали мы на плохо с головой. С головой причем конкретно плохо.
С вьюношем творится что–то непотребное. Два дня подряд он голосишки слышит, в окно они его, как водится, зовут. А этаж у вьюноша восьмой, в окошко как бы страшно выходить. А в комнате еще страшнее находиться, потому что здесь за ним, пардон, влагалища гоняются. Поглотить они его хотят. А влагалища, что характерно, разноцветные. Короче, Алан Паркер, фильм «The Wall», если кто не видел — посмотрите.
Для поднятия жизненного тонуса и чтобы, извините, от этих самых женских половых, простите, органов сподручнее было отбиваться, пацан дружка позвал. Тот–то нас как раз таки и вызвал. И теперь картинка та еще имеет место быть: один по комнате от злых влагалищ бегает, другой в углу задумчивый– задумчивый сидит. Тяжело, не по–хорошему задумчивый.
Думай тут, не думай — много не надумаешь. Дебют шизофрении? Не похоже, да еще и сразу у двоих. А похоже это, ежику понятно, на наркотики.
Начинаю выяснять: кололись, может, чем, грибасы хавали? Оба–два товарища в отказ: что вы, доктор, никогда, ни–ни! И вообще мы белые и насквозь пушистые, про наркотики, мол, слыхом не слыхали, только пару дней назад травки типа как немножко покурили, вот с тех пор и плющит типа как.
Так я прямо сразу и поверила. Травка, бишь марихуана, по определению таких галлюцинаций не дает. Опять же, как специалист вам говорю, как лекарь и… в общем, как специалист вам говорю. А дает такое благолепие нам, учено выражаясь, диэтиламид d–лизергиновой, изволите ли видеть, кислоты. ЛСД такое нам дает, в просторечии «люся», «промокашка», «марка», «дзэн» и прочая и прочая…
От наркош мне правды не добиться. А вьюнош наш хужеет на глазах. Позвонила я специалистам– токсикологам: так и так, предполагаю ЛСД. Те в отказ, точь–в–точь как наркоманы: предположения, дескать, не наш хлеб, типа как звоните психиатрам.
Ладно, позвонила психиатрам. Те в ответ: звоните токсикологам. Говорю, что те меня уже послали. Прямо к ним. Психиатры тяжело задумались.
— Так и быть, приедем, — говорят. — Вы, главное, его ничем там не колите. За жизнь пока приятно побеседуйте.
Хорошо, беседа так беседа. Колоть–то всё едино нечего, психотропных препаратов нам не полагается.
— А ежели он буйствовать начнет?
Психиатры опять тяжело задумались.
— Ну, тогда уж, так и быть, фиксируйте.
Как именно его нам надлежит фиксировать, я на всякий случай уточнять не стала. А то еще надумают чего…
Первым делом выставили мы из комнаты дружка: иди–ка погуляй, задумчивый ты наш, внизу спецов встречай. А то, неровен час, этот тоже что–нибудь такое вдруг придумает. Сразу двух неадекватов нам здесь только не хватало.
А вьюноша, как нам и заповедано, приятственной беседой начинаем отвлекать. Десять минут, двадцать развлекаем, полчаса. Ни фига. Не едут психиатры. Сорок пять минут мы лясы точим, зубы заговариваем. Час уже на уши вешаем лапшу, тень на плетень наводим, словеса плетем. Полтора часа турусы на колесах для него разводим, мыслию по древу растекаемся…
Да какой же человек такое выдержит! Вот вьюнош наш в агрессию и впал. Хорошо, что сразу не определился, то ли нас сначала порешить, то ли всё–таки от нас сперва в окошко выйти.
Ясно — всё, пора его фиксировать. А как? Бригада–то у нас — я, вся из себя прозрачная и звонкая, и фельдшер, по комплекции тоже не Валуев. А у буйных, между прочим, силища ого какая проявляется.
А наш еще и дюже вертким оказался. Как Брюс Ли. И ногами точно так же дрыжет.
Вот как только он меня по черепу копытом приложил, так меня тут сразу вдруг и осенило. Я как рожу страшную скроила, как я руки полукругом растопырила — и что есть дури пру на пацана:
— П*зда! П*зда! Я стр–р–рррашная зеленая п*зда с зубами!
Да еще и как завою:
— У–у–ууууууууу!!!
Вьюнош, бедный, под диван от ужаса забился. Вытащили мы его оттуда, на полу скрутили как могли. И в ковер на всякий случай закатали. Для гарантии. А сами — для нее же — сверху сели.
Сели, нервно курим, тупо ждем. Тут как раз и психиатры объявились.
