– Можем ли мы равнодушно смотреть на то, как император Николай на каждом шагу указывает нам, чего мы должны, а чего мы не должны делать? Должны ли мы молчать, когда петербургский деспот расширяет свою и без того несуразно большую империю, отхватывая все б?ольшие куски на Кавказе и в Азии? А что будет потом? Может быть, Афганистан, за которым начинаются индийские владения наших английских друзей? (Толстый Сандерсон беспокойно шевельнулся в кресле.) Или Константинополь, права на который уже давно и, к счастью, безуспешно пытаются заявить русские цари? А может быть, царю варваров приглянется Восточная Пруссия, по соседству с которой располагается захваченная незаконно Польша, на которую у России никогда не было никаких прав?
«Наверное, они были у прусского Фридриха и австриячки Марии-Терезии, когда они принимали деятельное участие в дележе этого лакомого пирога», – мелькнуло в голове у Владимира.
– Довольно! – патетически вскричал Зидлиц. – Мы более не позволим русскому деспоту с оловянными глазами навязывать нам свою волю. Вы прекрасно знаете, дамы и господа, над чем мы трудимся все последние месяцы. Российская империя мнит себя сильной, но она слаба! Достаточно как следует щелкнуть Николая по носу, и эта огромная держава развалится на части. Вопрос лишь в том, как именно нанести удар.
– Вот именно, дорогой месье, – подал голос невзрачный господин – тот самый, который в трактире «Золотой лев» выговаривал Ферзену за нерадивость и позже возглавлял нападение «разбойников». – Должен признаться, что я с нетерпением жду объяснений по этому поводу. Моя страна не может позволить себе воевать с Россией, да и, насколько я представляю себе положение дел, мистер Сандерсон тоже не жаждет втянуть свою державу в военный конфликт… равно как и вы, уважаемый. Кроме того, нападение извне обычно пробуждает в людях, подвергшихся нападению, такую вещь, как патриотические чувства, которые в мирное время никому не нужны, а в военное могут сыграть колоссальную роль. Его величество Луи-Филипп уже всесторонне обдумал эту проблему и дал понять, что война с Россией чревата массой сложностей, которые могут оказаться непреодолимыми. Впрочем, обо всем этом я уже вам говорил.
– Терпение, месье, терпение, – отозвался Зидлиц. – Ни о какой войне не может быть и речи… по крайней мере, с нашей стороны. Вы только представьте себе возможные потери в борьбе с такой обширной империей! Нет, нам куда больше подойдет война внутри России… гражданская война, то есть худшая из всех войн, какие только существуют в природе – когда все против всех и все с удовольствием убивают друг друга. Никакого патриотизма, человек низведен до состояния животного, правительство тщетно пытается навести порядок… Страна, охваченная гражданской войной, фактически перестает существовать и уж, во всяком случае, более не играет на мировой арене никакой роли!
Графиня Рихтер нахмурилась.
– Так я и знала, – с раздражением бросила она. – Вы опять готовы подстрекать нас к восстанию, проливать польскую кровь, обещать поддержку, а в решающий момент спрячетесь в кусты! Да, да, Зидлиц, вы не ослышались – в кусты! – Глаза ее метали молнии. – Вы используете нас, вы всегда нас используете, когда заходит речь о борьбе с русскими, а потом бросаете на произвол судьбы! Сколько наших полегло во время восстания тысяча восемьсот тридцатого года? Сколько еще должно погибнуть, обслуживая ваши интересы? А сколько вы нам обещали тогда! И что? Выполнили вы хоть одно из своих обещаний, за исключением крайне скверного оружия, которое вы по завышенной цене продали нашим войскам?
– Розалия! – тихо вскрикнула шатенка.
– Графиня, графиня, – вздохнул Зидлиц, – умоляю вас, успокойтесь. Сейчас речь идет уже не о Польше, и не зря я заговорил о полномасштабной гражданской войне. Вместо тысяча восемьсот тридцатого года я предлагаю вам вернуться назад, в тысяча восемьсот двадцать пятый год.
– Что вы имеете в виду? – спросил невзрачный француз, морща лоб.
– В тысяча восемьсот двадцать пятом году умер царь Александр, – сухо сказала Розалия. – Так что вы нам предлагаете? Молиться о смерти его брата, который сейчас царствует?
– Я имею в виду, – веско и внушительно промолвил Зидлиц, – события декабря того года. Припоминаете?
– Ах, да, – протянул кто-то. – Восстание в Петербурге против нового царя! И эти… как их… декабристы… которые требовали конституцию… Но они же все либо сосланы, либо уничтожены!
– Дело вовсе не в конституции, – холодно ответил Зидлиц, – а в том, что в этот день власть Николая едва не рухнула, и по какой причине? По причине того, что он не был наследником! Власть должна была перейти к его старшему брату Константину, который, однако, женился на католичке и вынужден был отказаться от престола. По настоянию семьи он написал тайное отречение, но во мнении народа он продолжал оставаться наследником и должен был сделаться царем. Вот причина, по которой так легко поднялись войска! И ведь этот бунт едва не удался!
– Ты ее знала? – спросила Розалия у шатенки. – Жену Константина, княгиню Лович?
– Никогда не находила в ней ничего особенного, – сухо ответила та. По тону шатенки чувствовалось, что Константин явно отрекся от престола ради пустяковой женщины. Вот если бы он пошел на это из-за шатенки, тогда да, он был бы молодец.
– Постойте, постойте, – вмешался невзрачный. – Простите, господа, но о чем мы говорим? Константин давно умер, как и его жена, детей у них не было. Правда, у великого князя имелись побочные дети, но их права на трон, как мы все понимаем, равны нулю. У Николая к тому же есть законный наследник… Какое отношение все это имеет к нам и нашей цели?
– Все дело в том, – важно ответил Зидлиц, приготовившись насладиться эффектом, который произведут его слова, – что Константин был женат не один раз. Да-с.
После этого оглушительного заявления в гостиной раздался нестройный хор восклицаний, вопросов и требований объяснить, что именно австриец имел в виду. Однако тому пришлось прерваться, потому что в дверях появился слуга, державший в руках конверт, и подошел к невзрачному. Тот прочитал письмо, нахмурился и вполголоса отдал слуге какие-то распоряжения. Тот поклонился и исчез, тщательно прикрыв за собой дверь.
– У меня в руках, – продолжал Зидлиц, – имеются копии двух документов. Первая – бумага о венчании Константина Павловича Романова, двадцати двух лет от роду, и графини Авдотьи Петровны Бородиной, и вторая – свидетельство о рождении их сына, Павла Константиновича. Великий князь женился в совершенной тайне, а вскоре его жена умерла в родах. Таким образом, имеется законный сын, родившийся, когда его отец еще был наследником престола. – Австриец тонко улыбнулся. – Я не юрист, конечно, но мне кажется, что у Павла Константиновича есть все основания истребовать для себя отцовское наследство… то есть Российскую империю.
«Вот так номер!» – бухнуло в голове Владимира. Следует заметить, что при жизни Константин Павлович не доставлял своим родным ничего, кроме хлопот. Чего стоили темные истории любвеобильного князя с женщинами, его дикие выходки, бунт, формально предпринятый от его имени… Несмотря на свою романтическую женитьбу по любви на Иоанне Грудзинской, – женитьбу, которая отрезала ему дорогу к трону, младший брат императора Александра Первого вовсе не был романтической фигурой. Скорее уж наоборот.
– Вы уверены, что эти копии верны? – спросила Розалия, чрезвычайно внимательно слушавшая Зидлица. – Я имею в виду, они не могут быть подделкой?
– О нет, – отвечал тот. – Я видел и подлинные документы, которые хранятся у Павла Константиновича. Сомнений нет: он сын и наследник своего отца. Должен вам признаться, мы долго его искали, и наконец нам удалось его найти. Сначала он запирался, так как подозревал, что нас подослал его дядя, но потом…
– Это и есть тот pretender, на которого вы мне не так давно намекали? – подал голос француз, обращаясь к Сандерсону.
Ах, черт, в отчаянии помыслил Владимир, и как он мог это упустить! Ведь английское слово pretender означает не только обманщика, но и претендента! Как же он мог забыть об этом!
– Да, это он и есть, – ответил Зидлиц. – Именно этот человек поможет нам добиться своей цели. Россия – страна, где власть не умеет действовать тонкими методами, чтобы расположить к себе население. Ее правители всегда полагались и полагаются только на грубую силу, которая не может вызывать ничего, кроме недовольства, ропота и возмущения. Поверьте, русским царем недовольны не только в Польше и на Кавказе, но и в Москве, в Петербурге, во Владивостоке… одним словом, везде. Как только претендент
