ВЕРКОР
Сказки для горчичников
От переводчика
Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я довольно часто вытворял всякие глупости. Понимаешь? Особенно зимой: стоило мне, набегавшись, распахнуться или постоять на сквозняке, — и я тут же подхватывал бронхит. Это выходило не нарочно, а как-то само собой. Чаще всего — если я не выучу стихи, которые нам задали, или не напишу какую-нибудь письменную работу. Но не всегда простуда была мне на руку. Иногда я заболевал совершенно некстати, когда, например, меня хотели повести в цирк или в кино. Настаивать было бесполезно — ты это знаешь не хуже меня.
Итак, бронхит цеплялся ко мне, как репейник. Я привык, что никак не меньше двух раз за зиму меня укладывали в постель, в тепле и холе, со всеми моими играми, альбомами, цветной бумагой и ножницами. Красота! Мне готовили вкусненькое. На долгие часы оставляли в покое. Конечно, и неприятностей хватало: мерить температуру — утром и вечером! Правда, к этому привыкаешь. Но самое противное — если температура не падала, мне ставили горчичники.
Сейчас они продаются в любой аптеке, но во времена моего детства было не так. Приготовить их стоило большого труда. Мама делала горчичники рядом с моей кроватью, на спиртовке, и я волей-неволей успевал подготовиться к ожидавшей меня пытке, представить ее, так сказать, во всех подробностях.
Сначала в кастрюльке кипятили льняное семя. Получалась густая каша — меня мутило уже от одного ее приторного запаха. Потом кашу остужали, но не слишком, и перекладывали в марлечку. Получалась лепешка; ее температуру полагалось измерять градусником. Но мама просто трогала ее рукой — точь-в — точь прачка, когда она, быстро дотрагиваясь до утюга, проверяет, не слишком ли он перегрелся. Каждые полминуты мама прикасалась к лепешке тыльной стороной ладони и наконец говорила: «Ну все. Готово».
А для меня все только начиналось. Я всегда страшно боялся обжечься и думал: как нетерпелива мама, как она спешит!.. Ну, конечно, лепешка была как огонь! По крайней мере, мне так казалось. К тому же мамины руки привычны к горячему, не то, что моя спина или грудь. Я вертелся в кровати, пытаясь убедиться, что все в порядке. В это время мама посыпала лепешку сухой горчицей — а уж горчица пахла так резко, так кисло, так отвратительно, что и сейчас, стоит вспомнить, я ощущаю этот запах!
Горчица должна была щипать как следует — для того ее и нагревали, чтобы кожа после горчичника становилась красная, как огонь. И вдобавок и сам, своими руками, должен был задрать ночную рубашку до подбородка. Жуткий миг! Но, шлеп! — и безжалостная рука припечатывала горчичник к моей груди. Я хныкал: «Жжется!.. Жжется!..», но не слишком усердствовал, чтобы не лишить себя того, что бывало потом; а то, что бывало потом, вознаграждало за все.
Это была какая-нибудь сказка. Мама рассказывала ее, чтобы отвлечь меня от горчичника, который щипался и жегся — чем дальше, тем сильней. Сказка состояла из нескольких частей — когда очередная часть шла к развязке, горчичник уже припекал по-настоящему, и не было никакой мочи терпеть; тогда мама приподнимала его за краешек и убеждалась, что я уже красный, как рак.
Она осторожно снимала с меня эту лепешку, и всякий раз мне казалось, что вместе с горчичником слезает и кожа, но до этого, конечно, не доходило. Мама проворно стряхивала прилипшие ко мне комочки горчицы и обтирала меня мягкой фланелькой — какое наслаждение для моей горевшей груди!
Так что после долгих приготовлений, после мучительного ожидания мне предстояло лучшее из удовольствий — мамин рассказ; и радостно было думать о завтрашнем горчичнике — ведь он обещал его продолжение.
До чего же были хороши эти сказки! Потому-то я и хочу их тебе пересказать.
Всегда одни и те же, они до сих пор живут в моей памяти. Впрочем, если ты немного знаком с древней историей, то, вероятно, узнаешь в них греческие или римские мифы. Это говорит о том, что сказки моей мамы, а она услышала их от моей бабушки, а та — от своей, и так далее, были, конечно же, народными сказками провинции Берри, ведь мама родилась в семье бедного портного из Сент-Аман- Монрона; так вот, эти сказки пришли из такой глубокой древности, о которой никто уже не помнит. Быть может, из тех времен, когда греческие мореходы высадились в Провансе и основали Марсель. Я это предполагаю, но, право же, ничего не утверждаю: просто так мне кажется.
И, кстати, раз эти сказки такие древние, значит, они всегда нравились и взрослым, и детям, во все времена и во многих странах, пока, наконец, не покорили и меня; я надеюсь, что и ты их полюбишь.
Правда, я не могу рассказать их тебе, как мне — моя мама, пока ты пламенеешь под горчичником, это, знаешь ли, совсем другое дело. Но ничего не попишешь — тем хуже для тебя! Как здорово, когда тебе на грудь или между лопаток кладут горчичник, и он мало-помалу начинает пощипывать, а ты лежишь и шевельнуться не можешь, — как здорово слушать при этом сказку!
Особенно, если ты ее знаешь почти наизусть…
Ну что ж, слушай, а лучше — читай, когда захочешь!
Горчичник первый. Хранитель Ломского леса
