чуваками не поспоришь: чуть что не так — пошла на улицу! А на улице своих проституток полно, да я, например, и брезговала с нашей публикой дело иметь: пьяницы, грубияны, нищие командированные. То ли дело чистенький иностранец в «люксовом» номере, с рестораном и подарками, с европейскими манерами! Но все мы, конечно, были у КГБ на учете и дали расписку исполнять все их требования. И исполняли, само собой.
Однажды вызывает меня наш портье и чего-то я гляжу, а лица на нем нет. «Тебе, — шепчет, — Альбиночка, будет важное задание. Иди в тринадцатый номер, там тебя проинструктируют». А в тринадцатом номере у гэбистов штаб был: там дежурили они, там и аппаратуру держали. Захожу. Сидит важный дядька, никогда до этого его в гостинице не видела, а с ним три здоровых молодых гэбиста. Дядька на меня сощурился: «Эта?» А я ему в ответ глазки потупила, легкое смущение изобразила. Я ведь знаю, на что такие дядечки клюют. Он хмыкнул: «Ничего, как будто годится. А все же капитан Лебедева нам подошла бы больше… Надо ее группу увеличить, чтобы не было таких прорывов, чтобы не посылать впредь кого попало на ответственные участки. Ну, проинструктируйте девушку при мне». Объяснили мне задание: прибыл важный американец, остановился на одни сутки. Надо проверить его багаж, а он не выходит из номера больше чем на полчаса. Так вот я должна подсесть к нему во время ужина и задержать его в ресторане как можно дольше. А эти трое тем временем обшарят номер. Тут же мне показали фотографию клиента, велели запомнить и топать в ресторан. Он уже скоро должен появиться к ужину. Я кивнула, еще раз дядечке на всякий случай улыбнулась и поплыла в ресторан.
В ресторане ко мне сразу подошел наш старший, провел к свободному столику, усадил и начал по-французски предлагать «легкий необременительный ужин, сохраняющий фигуру», а сам кивает мне на соседний столик, пока пустой: туда, мол, он клиента подсадит. Ужин, зараза, принес только для фасона: сыр, маслины и бокал вина. Больше помады с губ съешь, чем наешься. Ну, сижу я, потягиваю свое вино, жду. Через полчаса появляется клиент. Красивый такой мужик, и видно, что тертый-перетертый. Быстренько соображаю, что перед ним корчить советскую светскую даму бесполезняк, сразу смекнет, что дама подсадная. Решила брать его по-наглому уставилась на него, а когда он поднял на меня глаза, я ему из-за бокала подмигнула со всей откровенностью. Он усмехнулся и поманил меня пальцем. Встала я, подошла с понтом к его столику, наклонилась: «Месье скучает?» И тут случилось вовсе для меня неожиданное. Не говоря ни слова, он кидает на стол десятирублевку, встает, хватает меня под руку и ведет вон из ресторана. Я глазом кошу на старшего — тот белее известки, рожу мне корчит: «Задержи!» А как его задержишь, когда он деловой такой попался, тащит прямо в номер и все тут. Выходя из зала, я заметила, что старший кинулся в угол к телефону — предупредить тех, кто в номере копошился. Успел, видно: вошли мы, а там никого. Клиент мой хватает меня в охапку и швыряет на кровать, а сам начинает с себя одежду сбрасывать. А я шмякнулась на постель и чуть не вскрикнула: угодила попкой на какой-то твердый бугор. Пощупала я его незаметно и поняла, что это не иначе как чья-то голова. Гэбист под кровать забрался. Тут мой клиент подоспел, начали мы с ним любовью заниматься, а я попкой чувствую, что под кроватью не одна голова, а целых три: то в одном месте бугор выскочит, то в другом. Тесно им там, никак не поместятся, головы некуда деть. Уж не знаю, каково им там было, пока мы с клиентом на кровати плясали. Потом встал он и пошел в ванную. Тут я дверь в коридор открыла и шепчу этим, что под кроватью застряли: «Выметайтесь, пока он душ принимает!» Выскакивают из-под кровати трое гавриков, один другого злее, шипят: «Ну, погоди, сука! Сидеть тебе за измену родине!» И за дверь…
Ну, никакой «измены» мне, конечно, не пришили — самим стыдно было бы. А в «Европейской» моя работа кончилась. Да я особенно не жалела, потому что месяца через два-три оттуда всех наших девушек на сто первый километр отправили. Я так думаю, что их бригада гэбисток теперь заменяет, чтобы не было больше таких лаж, как со мной у них получилась. Видела я еще раньше эту самую капитаншу Лебедеву. Ничего, ладненькая, и мордашка, и все при ней. Зазря капитана бы не дали. Ну, к ней у меня зависти нет, одним ремеслом живем, хоть она по званию, а я по призванию. А вот что мы с американцем этим, уже не знаю, шпион он или кто, трех гэбистских мужиков трахнули — это мне здорово в кайф. Эту публику я, да и все мы, девушки, терпеть не можем. Вечно они норовят попользоваться на дармовщинку, а чуть что — нос дерут, будто мы хуже их. Мы у клиентов бумаги тащим, разговоры заученные с ними ведем, водим их куда надо, а нам за это одна награда — из гостиниц не гонят. Им же и звездочки, и зарплата, и уважение. Вон сколько фильмов про чекистов показывают. А хоть один был про то, сколько нас, девушек при гостиницах, на каждого такого чекиста работает? Вот я и радовалась, что хоть раз справедливость вышла — здорово трахнули мы их с этим Джоном!
История пятая,
Это случилось в наше третье свидание со Славой, уже после того, как мы поженились в лагере. Приехала я к нему на три дня, как обычно, привезла продукты и приветы от друзей. Провели меня в комнату свиданий. От радости я сама не своя: пытаюсь навести хоть подобие уюта в этой каморке, цветы в баночку поставила, раскладываю фрукты на столе, а сама все на дверь поглядываю и прислушиваюсь к шагам в коридоре. Но вот привели и мужа моего. Ну, что такое первые минуты лагерного свидания, этого я вам при всем желании передать не могу, потому что и сама никогда потом вспомнить не могла — тут ведь полная потеря сознания от радости и жалости.
Потом, когда немного мы со Славиком успокоились, в себя пришли, уже я его покормить успела, замечаю я вдруг, что чем-то мой Слава озабочен и расстроен.
— Что случилось, милый?
— Да, понимаешь, не удалось мне пронести писульку с информацией на волю, уж больно злобный пес сегодня дежурит.
— А на память ты разве не знаешь?
— Я-то знаю, да ты не успеешь за три дня выучить, уж очень много накопилось, давно свиданий не было.
— А записать с твоих слов нельзя?
— Как ты тут запишешь! Мы же знаем, что комнаты свиданий просматриваются. А писать надо страницы четыре мелким почерком.
