по Достоевскому. О спектакле говорили много и с восхищением, и однажды Раневская, хотя очень не любила ходить в свой бывший театр, все же решила сходить на спектакль. Но как идти? Как простому зрителю или как бывшей актрисе этого театра? Раневская выбрала второе.
Она позвонила Завадскому и предупредила его: будет вечером в театре. И Завадский ответил, что будет просто счастлив увидеть ее в зале, что это лично для него — большая честь. Врал он? Не думаю. Разве что немного преувеличивал.
Актеры были предупреждены, конечно. В таких случаях их игра идет на некоем подъеме, это понятно и естественно в их кругу: на спектакль приходит их бывший коллега, может быть, лучший актер…
Раневская волновалась, наверное, больше, чем сами актеры и Завадский. Волновалась и переживала, чтобы спектакль был сыгран хорошо, чтобы он ей понравился — ей очень не хотелось после в кругу бывших коллег кривить душой. Она не умела льстить, это сразу же угадывалось, ее все очень хорошо знали и понимали: где она искренна, где — притворяется.
Лицемерить Раневской не пришлось: спектакль ей понравился. Все же Завадский был талантливым режиссером — он и актеры смогли создать на сцене истинный дух пьесы Достоевского: нервность, напряжение.
Актеры были очень счастливы услышать от Раневской слова восхищения их игрой, а сам Завадский буквально сиял. Радовалась и Фаина Георгиевна — ей не пришлось кривить душой. И вообще она была просто рада за удачу коллег. Пусть и бывших.
Вот то, что случилось после этого спектакля, очень показательно в плане отношений Завадского и Раневской. Так вот, буквально через несколько дней Завадский пригласил Раневскую сыграть в его спектакле — близилась очередная революционная дата, театр должен был поставить нечто героическое на эту тему. Как всегда, решили ставить «Шторм». Но Завадский решил принципиально изменить канву спектакля. Теперь это должна быть не бытовая, а романтическая история. Он изложил перед актерами свое новое видение пьесы, предложил тут же попробовать. Раневская играла в спектакле роль Маньки, этакой девицы свободного поведения. То, что предложил Завадский, ее смешило. В какой-то момент по замыслу режиссера все актеры должны были взять метлы, лопаты и прочий атрибут и отправиться на субботник. Что было делать Маньке? Раневская просто ходила по сцене и с восхищением смотрела на воодушевленных революционным романтизмом героев. Тут-то Завадский и закричал:
— Фаина, что Вы делаете? Вы топчете мой замысел!
— Шо вы говорите! — воскликнула в ответ Раневская, оставаясь в роли Маньки. — То-то, люди добрые, мне все кажется, будто я вляпалась в говно! — повернулась она к остальным героям на сцене.
— Вон со сцены! — сорвался на вопль Завадский.
Повисла тишина. Все в страхе смотрели на Раневскую, которая, выдержав паузу, театрально бросила руку вперед:
— Вон из искусства!
И Раневская ушла. Первая репетиция по новому замыслу Завадского шла дальше без нее. А назавтра Фаина Георгиевна увидела, что ее в списке актеров, утвержденных на роли в «Шторме», не было. Но самое удивительное для нее было в том, что никому другому роль Маньки Завадский не отдал — он просто- напросто убрал вообще из спектакля этот образ. Не вписывался он в новую трактовку пьесы.
В свое время Раневская «наградила» Завадского не одним прозвищем, ее шпильки в сторону режиссера были у многих на языках. Например, когда Завадскому присвоили звание Героя Социалистического Труда, на другой день Раневская невинно интересовалась в театре: «А где наша Гертруда?» Но одно было бесспорным: если Раневская наседала на Завадского, как то было со спектаклем «Странная миссис Сэвидж», с вопросами режиссуры, общего положения дел на сцене, декораций, организации, Завадский не мог устоять.
Раневская заставляла, да, именно заставляла его иной раз быть по-настоящему человеком искусства, будила в нем самолюбие мастера, не давала взять верх в его характере чертам советского чиновника. Этим она была очень дорога самому Завадскому.
Глава 5
48 пазлов
Фаина Раневская — одна из тех редких людей, о которых небольшие события, краткие вспышки- мгновения из ее жизни порой рассказывают куда больше, чем какой-то законченный эпизод, растянутый во времени. Я уже писал о том, что вся ее жизнь прошла как-то очень ровно для такой актрисы, «глазу не за что зацепиться». Когда держишь перед собой биографию Фаины Раневской, создается ощущение, словно у тебя в руках серый невзрачный камушек. Но в коротких историях, часть из которых сегодня уже рассказывают как анекдоты, личность Раневской начинает открываться, вспыхивать и сверкать. Словно тот самый серый камушек мы поднесли к наждачному кругу ювелира — и вот раскрылась глазу сверкающая грань настоящего алмаза. Прикоснулись еще и еще раз — и начинаешь видеть скрытую красоту и привлекательность этой уникальной личности. Знаете, а ведь алмаз в природе зачастую и правда бывает такой: серый и невзрачный.
Эта глава и будет собрана из таких вот коротких историй, граней алмаза, или, пусть будет поскромнее, пазлов, из которых можно сложить цельную и увлекательную картину — и пред нами предстанет оригинальная, талантливая, неподражаемая Фаина Раневская. Они будут разными, эти пазлы, разными по своей значимости, по величине, но каждый из них, поверьте, важен для того, чтобы увидеть полную картину, яркое полотно под названием «Жизнь Фаины Раневской». Эти пазлы рассыпаны на этих страницах как самые настоящие пазлы в коробке — здесь нет системы, нет деления на время и темы. Но я уверен, что внимательному читателю нетрудно будет составить из них цельную и живую картинку.
Пазл 1. «Спасибо, Василий Петрович»
Для каждого актера Московский Художественный театр, основателями которого были Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко, был местом вожделенным. Играть во МХАТе, быть принятой во МХАТ, гордо заявить о себе «Я — мхатовка» — это было мечтой сотен и было той голубой мечтой Раневской, которая, она это знала, не сбудется.
Но чего не бывает в жизни? Все бывает, правильно. И случилось то, что случилось: Раневской передали, что ее приглашает на встречу во МХАТ сам Немирович-Данченко.
Сказать, что Раневская волновалась, — ничего не сказать. Она почти благоговейно ступала по суконным дорожкам МХАТа, которыми были устланы фойе и коридоры. Ее пригласили в кабинет. Зашла и растерянно уставилась на Немировича-Данченко, который сидел в глубоком кресле.
Как вы думаете, на что смотрела Раневская? Не угадаете — на бороду директора и художественного руководителя МХАТа, на бороду гениального режиссера! Позже Фаина Раневская всех горячо убеждала, что борода Немировича-Данченко в тот день светилась. Широкая белая борода светилась, как нимб, только не над головой, а под подбородком. Кто знает, может, эта борода и была виновата в том, что случилось дальше.
Немирович-Данченко тепло, очень тепло принял Раневскую, предложил сесть и потом без обиняков предложил ей перейти на работу во МХАТ. Учитывая то, что у каждого человека могут быть свои мнения и желания, что переход во МХАТ может коренным образом изменить судьбу актрисы, он предложил подумать.
Фаина Раневская, еле дыша от волнения, ответила, что и думать ей тут нечего — она, конечно же, с радостью принимает предложение, она хочет играть во МХАТе!
И вот теперь представьте момент: все вроде договорено, уже расстаются. Владимир Иванович, как и
