Раневская приехала, облачилась в одеяния, решила пока просто пройтись по комнатам, безо всякого оговоренного плана: вот будто она, попадья, входит в свой дом спустя некоторое время. В свое время она видела и встречала немало всякого рода священников и их жен, монашек, многих хорошо знала, но играть — никогда не играла. Режиссер одобрил желание Раневской «привыкнуть к дому», включили свет, камеры…
Фаина Георгиевна позже вспоминала, что, только ступив на порог, она почему-то тут же как будто почувствовала себя женой сельского священника. Ей показалось, что это — ее дом, и канарейки эти — ее, и поросята в углу — ее. И она пошла так, как ходит по своему дому хозяйка. К птичкам подошла — и с ними заговорила, палец в клетку сунула, полюбовалась ими. К поросятам обязательно с приговором: «Ах вы, детушки мои дорогие…»
Ее непосредственность, искренность были настолько заразительно-веселыми, что рабочие съемочной группы еле сдерживали смех — надо было видеть, как радостно захрюкали в ответ на слова Раневской поросята.
Она прошлась, подумала, повернулась к режиссеру, спросила: как?
Отлично, ответил режиссер. Больше ничего не надо.
Раневская предупредила, что на репетициях она всегда держится куда раскованнее, проще, чем на съемках, поэтому ей надо будет постараться, отработать все, чтобы смотрелось все максимально естественно. Она готова приступить к репетициям.
— Да не надо никаких репетиций! — рассмеялся режиссер. — Мы уже все сняли. Прекрасный эпизод! Именно его не хватало фильму.
Это и в самом деле было так — все, что было снято в один-единственный проход безо всякой репетиции, и вошло в фильм. Случай в кино действительно уникальный, чрезвычайно редкий…
Пазл 5. В больнице
В одно лето, перед самым закрытием сезона, на одном из спектаклей Фаину Раневскую, что называется, продуло — в театре из-за жары устроили небольшой сквозняк. И когда все партнеры отправились в отпуска, Фаина Георгиевна была вынуждена лечь в больницу.
Ее, уже как народную, положили в известную «кремлевку».
Раневская не отличалась желанием видеть у себя дома гостей — к ней приходили чаще только те, которых она искренне была рада видеть. Но в больнице она бесконечна рада была каждому посещению любого.
Легла она с болью в плече и шее и с простудой. Но тут врачи, коих в «кремлевке» было великое множество, так обследовали Раневскую, что нашли у нее еще массу самых различных заболеваний. Вся тумбочка Раневской была уставлена разными микстурами и таблетками, которые ей предписали принимать по расписанию.
Лечащий врач Раневской, женщина невысокого роста, невыразительная, бледная личность, встретила актрису с радостью:
— Как я рада, что вы у нас лежите! Так приятно увидеть вас в жизни!
— Спасибо большое, — ответила Раневская и продолжила: — Очень надеюсь, что в жизни меня еще увидят и после вашей больницы.
Врачиха тут же принялась делать Раневской кардиограмму и потом заключила: больное сердце.
— Но оно у меня не болит, — удивилась Раневская.
— А я вам говорю — должно болеть, раз больное, — настаивала врачиха.
Так ничего друг другу и не доказали. Но когда лечащая врач ушла, Раневская стала с опаской прислушиваться к своему сердцу, и оно, как она рассказывала, вроде и в самом деле заболело.
Своих посетителей Фаина Георгиевна встречала не просто как дорогих гостей, но и как своих зрителей. Да вот так получалось, что они приходили на мини-спектакли. Раневская не давала своим гостям говорить о своей болезни, затрагивать эту тему вообще. Она рассказывала о всяких забавных и простых случаях, которые происходили в больнице, артистически изображая при этом каждого участника сцены, прибавляла в эпизоды едкую сатиру или добродушный юмор. Своего лечащего врача она изображала такой удивительно-образованной, чуткой, доброй и милой женщиной, прекрасно эрудированной, что когда подруги Раневской увидели эту врачиху своими глазами, не могли поверить, что именно о ней рассказывала Раневская: невзрачная, маленькая женщина…
У этой врачихи Раневская выпросила немало разных лекарств. Она делала вид, что одни принимает, другие будет принимать дома, но на самом деле все аккуратно складывала.
Когда ее выписали, она, хотя и чувствовала себя здоровой, была глубоко уставшей. Все лекарства, которые ей передавала лечащий врач, она тут же попросила отвезти Елене Сергеевне Булгаковой, своей подруге, жене Михаила Булгакова.
Как она сама впоследствии признавалась, эти лекарства хоть самую малость оправдывали ее нахождение в «кремлевке».
Пазл 6. Несыгранная роль
Сергей Эйзенштейн очень тщательно, придирчиво даже подходил к выбору актеров на роли в своих фильмах. И не только к главным — ко всем вообще. Даже к массовке были у него свои требования: он хотел видеть не просто людей, но характеры, готовые образы. Поэтому подбор актеров для съемок фильма «Иван Грозный» был для режиссера одним из самых ответственных моментов, временем раздумий и истерзанных нервов. Ведь выбрать актера на роль еще далеко не значило, что он будет сниматься: предварительно все актеры должны были пройти утверждение в госкомитете. А там следили строго…
На роль тетки Ивана Грозного, женщины сильной, волевой, играющей немалую роль в фильме, Эйзенштейн сразу же пригласил Фаину Раневскую. Именно такой она ему и виделась: умной, острой на слово, сильной. Уже проведя первую встречу с Раневской, режиссер понял, что не ошибся: Раневская не только подходила как актриса, она прекрасно разбиралась в истории того времени, она, что называется, чувствовала эпоху.
Но Раневскую не утвердили. Сколько раз ни обращался Эйзенштейн в госкомитет, сколько ни спорил с Большаковым, тот был непреклонен — в фильме будут крупные планы, без них не обойтись, а в таком фильме семитские черты Раневской просто недопустимы! Отснятые пробы только подлили масла в огонь: Большаков и слушать не хотел о Раневской в роли тетки русского царя.
Эйзенштейн сдался. На роль тетки Ивана Грозного была приглашена Серафима Бирман, кстати, молдаванка по национальности.
Начались съемки. И Эйзенштейн вскоре понял, что такая тетка царя ему не нужна. У Бирман никак не получалось создать тот образ, который был нужен Эйзенштейну. Сколько ни бился он с актрисой, она оставалась в фильме не теткой — своенравной, умной, сведущей, а тетушкой — недалекой, приземленной. Как сама потом признавалась Бирман, играя свою роль, вживаясь в образ, она чувствовала себя такой женщиной, у которой есть погреб, где стоит бочка с кислой капустой, кадка с огурцами, рыжики соленые в кадушках… Эйзенштейн уговаривал, ругался, требовал от Бирман избавиться от этой ненужной хозяйственности в голове актрисы, но…
В конце концов он не выдержал. Уже было отснято немало дублей с теткой, но он решается на рискованный шаг. И Фаина Раневская получает срочную телеграмму: «Прошу срочно вылететь для съемок в Грозном».
На что рассчитывал режиссер? Думается, он был настолько уверен в мастерстве Фаины Раневской, что, посмотрев готовый фильм, Сталин (а он был, по сути, главным заказчиком, сценарий фильма
