— У вас есть какой-нибудь документ, подтверждающий ваши слова?
— Конечно. — Майкл был готов к этому; он открыл ящик стола и поискал в своем личном отделении. — Вот, — сказал он, подавая полицейскому свидетельство о рождении.
Ривера его внимательно прочитал.
— Все в порядке, вам тридцать лет, и Калабрезе родился в Бельвью-госпитал, а вы — в Сент- Винсенте. — Он поднял глаза на Майкла. — Вы — итальянец?
Майкл покачал головой.
— Еврей.
— Я смотрю, вы бороду отращиваете.
— Иногда отращиваю, иногда сбриваю, так уж много лет.
— Интересно, согласились бы вы участвовать в опознании?
— Да вы что, смеетесь? — сказал Майкл. — В детстве я видел в кино, как один парень на это согласился, и его посадили в тюрьму, хотя он и был невиновен.
— Ну что ж, это ваше право, — сказал Ривера, вставая.
— Дело не в том, что я так уж держусь за свои права, — сказал Майкл, провожая его до двери. — У меня просто нет времени на такие вещи. Я потерял бы полдня, а в нашем деле это куча денег.
— Конечно, я понимаю. — Он протянул руку. — Я дам вам знать, если встретится другое дело, из которого может выйти фильм.
— Да, пожалуйста, — сказал Майкл. — И еще, сержант…
— Да?
— Можно мне получить обратно мое свидетельство о рождении?
— Ох, простите, — сказал Ривера, отдавая бумагу.
— Я с радостью сделаю для вас копию, если нужно, — сказал Майкл.
— Да нет, что вы! Это просто моя оплошность…
Ничего себе оплошность, думал Майкл, наблюдая, как сержант, занимающийся расследованием убийства, идет к выходу. Свидетельство было настоящим — Томми Про все проверил много лет назад. Но теперь на нем были отпечатки Майкла. Он сел за стол и несколько раз вздохнул. Он молил бога, чтобы Ривера больше ничем не интересовался.
Вошла Маргот с почтой.
— Это все, что было сегодня, — сказала она, кладя стопку ему на стол.
— Спасибо. — Он пошарил на столе и в ящиках.
— Что вы ищете? — спросила она.
— Нож для бумаги.
— Вечно вы все теряете; я его найду, когда вы пойдете на ланч.
Когда Майкл вернулся с ланча, нож для бумаги уже лежал на столе.
Глава 29
Майкл, сидя за столом своего кабинета, смотрел на Элиота Розена — высокого, тощего и плохо выбритого молодого человека, задумчиво ковырявшего в носу.
— Элиот, — сказал Майкл, — обещай мне, что когда явятся Боб и Сьюзен Харт, ты оставишь свой нос в покое.
— Извини, — сказал молодой человек, покраснев. Элиот вообще часто краснел.
— Я показал им твою работу, она произвела на них впечатление, но они все-таки хотят тебя увидеть. От этой встречи многое зависит, Элиот.
— Я это знаю, — сказал Розен.
— Запомни, ты разговариваешь не только с актером, но и с его женой. Из них двоих именно со Сьюзен Харт непросто общаться, и я не хочу, чтобы ты испортил все дело, чересчур раболепствуя перед Хартом. Постоянно вовлекай ее в беседу, а если ты сумеешь проявить хоть немного обаяния, это тоже не повредит делу.
— Я сделаю все, что только смогу, — твердо сказал Розен.
— Если вдруг возникнет спор, поддерживай мои доводы, понятно?
— Слушай, у меня ведь тоже есть собственное мнение.
— В данном случае нет. Если у тебя своя точка зрения, и она может вызвать несогласие Хартов, сначала выскажи ее мне, причем с глазу на глаз. Но во всех случаях разговор все равно поведу я, хорошо?
— Ладно, — угрюмо кивнул Розен.
— Элиот, — примиряюще начал Майкл, — ты сейчас находишься у истоков своей карьеры. А твои никому не нужные споры могут все испортить. Если Харты будут упорствовать в чем-то, что может испортить фильм, не волнуйся, я сумею защитить свою картину. А когда дойдем до обсуждения сцены с пением, ты лучше вообще ничего не говори, а молча соглашайся со мной.
— У меня было много вопросов по этой сцене, — сказал Розен.
— Элиот, мы ведь это уже обсудили; сцена остается в картине; и я больше слышать об этом не желаю.
— Хорошо, хорошо, ты босс.
— Не надо обижаться, Элиот: здесь у каждого есть свой бизнес; кроме Лео Голдмана, который сам себе хозяин.
— Хорошо.
— Не волнуйся, эта картина утвердит твое положение. — Он улыбнулся. — После «Тихих дней» мне нечего будет и рассчитывать на работу с такой знаменитостью.
Розен улыбнулся.
— Эта мысль мне по душе.
Раздался короткий стук в дверь, и Маргот провела в комнату Роберта и Сьюзен Харт.
Майкл сначала подошел к Сьюзен, дружески обнял ее и поцеловал, затем сердечно пожал руку Бобу.
— Я очень рад вас обоих видеть, — сказал он. — Жду не дождусь услышать ваши отзывы о сценарии. И позвольте вам представить Элиота Розена.
Молодой режиссер пожал руки им обоим.
— Всегда с огромным удовольствием смотрел ваши работы, — сказал он Бобу Харту. — Я был так рад, когда узнал, что буду с вами работать в этой картине.
Харт принял похвалу снисходительно, и все уселись на креслах вокруг большого камина.
— Я помню этот кабинет, — сказал Харт. — Я любил тот фильм, любил Рэндольфа и всегда хотел сыграть эту роль.
Майкл улыбнулся.
— Это очень интересная мысль, — сказал он. — Когда отснимем «Тихие дни», вернемся к ней. — Он наклонился к собеседникам. — Ну, а теперь, — сказал он, — расскажите мне, что вы думаете о сценарии.
— Мне очень нравится, — сказал Харт.
— Но есть и возражения, — вмешалась Сьюзен.
Майкл достал из стопки на кофейном столике копию сценария.
— Я хочу услышать все ваши замечания с самого начала.
Сьюзен Харт говорила, не пользуясь заранее приготовленными заметками, разбирая весь сценарий от эпизода к эпизоду, высказывая существенные и более частные замечания. Майкл обратил внимание, что все ее претензии имели целью увеличить роль ее мужа, расширить диалоги с его участием. Он немедленно согласился больше чем с половиной замечаний Сьюзен и обещал проконсультироваться с Марком Адером по поводу остальных, а потом снова стал ее слушать.
— Наконец, — сказала она, — сцену с пением вообще надо убрать.
