наследство от деда.
Это был большой конверт, лежащий поверх вороха документов. Вскрывать его и перебирать бумаги, что были внутри, не хотелось. Времени не было!
Да и что мог оставить ему этот хмурый старик? Вырезки из фронтовых газет, грамоты с профилем Сталина, наставления для молодого поколения?
Дмитрию даже казалось, что дед его любил. Особенно тогда, когда ему пришлось бросить бизнес и уйти в журналистику.
Старики всегда уважают представителей прессы. А все предприниматели для них, в лучшем случае, мелкие жулики, хапуги и спекулянты. В худшем — кровопийцы и бандиты!
Впрочем, в этом есть большая доля правды!
Диме вспомнилось, что в день получения задания по этой статье они с женой были у деда и тот обещал помочь, рассказать, что творилось в Берлине в последние дни войны…
Обещал, но не успел.
Взгляд Назарова опять упал на конверт, на котором дрожащим старческим почерком было написано: «Дм. Азарову».
Это был один из его псевдонимов. Назаров — это просто, примитивно и грубо. А убери первую букву, и появляется некое благородство, шарм и аромат прошлого века…
Дмитрий потянулся за конвертом. Внутри была лишь тонкая ученическая тетрадка с текстом, написанным, очевидно, в последние дни.
Или даже в последние часы жизни Виктора Петровича Бражникова…
У старика был четкий красивый почерк, и Дмитрий машинально начал читать.
«Это был конец апреля сорок пятого года. Мы уже воевали в самом центре Берлина.
В эти дни никто не собирался отдыхать. Но всему бывает предел. К ночи мы с полковником Горюновым разместили своих людей в огромном здании, которое еще недавно было каким-то музеем.
Наверху все еще шел бой, а мы спустились вниз, в подвалы.
Тишины не было даже здесь, в этих подземельях с мощными перекрытиями и метровыми стенами. Но полностью звуки боя сюда не доходили. Не было слышно грохота рушащихся зданий, автоматной стрельбы и криков, возгласов азарта, ярости и боли.
Здесь были слышны только отдельные, самые близкие взрывы. И невозможно определить, с какой стороны ухнул снаряд. Просто вздрагивало все здание и земля под ним. Начинала скрипеть старинная мебель и ящики, расставленные вдоль стен. Раскачивались бесполезные люстры под высокими сводчатыми потолками…
В некоторых подвалах были свалены скульптуры и картины, для которых не успели еще сколотить ящики. Очевидно, что весь музей недавно переместился сюда.
Проверив посты и решив вопросы со связью, мы стали искать место для себя…
Винтовая лестница привела нас в полуподвальный хорошо обставленный кабинет. Здесь было все, что нам нужно: два мягких дивана, керосиновая лампа, кое-что из посуды.
Пришлось только перетащить в соседнюю комнату два трупа в черной офицерской форме. Не то, что бы они помешали нам спать, но все же…
Я сразу завалился на диван, а Горюнов провел осмотр в той комнате и принес оттуда чемодан с ремнями и медным немецким орлом на боку.
Он долго колотил прикладом автомата по замкам. Потом со злостью саданул по орлу, отколов ему одно крыло…
Все это я видел как в тумане. Уже засыпая, я заметил, что он все же сорвал замки, и на стол высыпались золотые побрякушки, миниатюры, табакерки, шкатулки.
Очевидно, что кто-то собрал в этот чемодан все самое ценное из музея. И может быть те двое, что лежали в соседней комнате, должны были вывезти все это в Париж, в Швейцарию или в Парагвай…
Утром мы крупно поговорили с Горюновым, когда я увидел, что он уже упаковал чемодан в сорванную с окна штору и перевязал телефонным проводом.
На мои призывы к офицерской чести он ответил: „Мы победители, Виктор. Они нас четыре года грабили. И неужели я, трижды раненый, не могу в Москву военный трофей привезти?“
Но в то утро было не до споров!
В километре от нас маячили Бранденбургские ворота. А еще через час в развалинах соседнего дома меня так тряхануло, что очнулся я лишь в госпитале под Москвой.
Через месяц я совсем оклемался. И даже честно написал в особый отдел бумагу о том эпизоде с чемоданом.
И отправил бы ее! Но в тот день к нам привезли долечиваться лейтенанта из нашего полка. Его подстрелили уже в Праге.
Он и рассказал обо всем, что произошло со мной…
Очень глупо получилось. Немецкий мальчишка с фаустпатроном стрелял по танку с противоположной стороны улицы. Но он промахнулся, и снаряд угодил в обломок стены, за которым сидел я…
Потом лейтенант сказал, что полковник Горюнов прямо под огнем выскочил на середину улицы, остановил один из танков, рвавшихся к Рейхстагу и, уложив меня на броню, приказал развернуться и лететь в медсанбат.
Получалось, что Горюнов спас мне жизнь!
Донос свой на него я не стал рвать. Я его сжег!
Последний раз я видел Горюнова уже в девяносто пятом. Он был совсем плох. Понимая, что я все помню и что видимся мы в последний раз, он упомянул и о чемодане с однокрылым орлом: „Богаче от него я не стал. Валяется он на антресолях, место занимает. Скорее всего, я его дочери передам. Но фрицам ни за что не возвращу! Лучше все в Яузу выбросить, чем им отдать…“
Вот такая история, Дмитрий!
Вот тебе и возвращение ценностей! Это честный живой материал для твоей статьи. Пиши, внук!
Кстати, я знаю, что в квартире Горюнова живет его дочь Нина Ивановна. Она одинока. Ты поговори с ней.
Вот ее телефон и адрес…»
Дмитрий посмотрел на дату в конце письма. Это был день смерти Виктора Петровича.
Вкладывая тетрадку в конверт, Назаров заметил, что руки у него дрожат.
А что, собственно говоря, произошло?
Дед дал дополнительную информацию к статье. Это правдивое свидетельство ветерана. Обязательно надо использовать в работе.
Но только можно не упоминать эту старушку с ее чемоданом. А вот встретиться с ней необходимо. Она, возможно, не знает, что у нее на антресолях валяется.
Назаров потянулся к трубке мобильника. Но вдруг перед его глазами всплыло лицо антиквара Фридмана. Недавно они встречались в его квартире на Арбате…
Этот старик, отсидевший по валютной статье еще в брежневские времена, и сейчас, должно быть, промышляет такими вещами.
Интересно, а сколько бы он дал за этот чемодан?
Да, что нам Фридман? Найти покупателя на такие вещи, это раз плюнуть! Особенно сейчас, когда все продается и покупается.
Набрав номер, Дима глубоко вдохнул и заставил себя улыбнуться. Со старушками надо говорить ласково, доброжелательно. Они это любят.
— Добрый вам вечер, Нина Ивановна. Я Дмитрий Азаров, журналист из газеты «Актив».
— Добрый вечер. Но я не читала вашей газеты.
