Фукидидом. Что я — Иаир, еврей из Иудеи, знающий Книгу, в которой собрана вся память моего народа. Об Аполлонии он сказал, что она умеет распознавать знаки, которые боги подают смертным, она — жрица и прорицательница Диониса, дочь фракийского народа, сыном которого является и он, Спартак.
Легат помедлил, потом выпрямился и заговорил, стремясь придать своему голосу твердость. Но я не мог не заметить, как он дрожал.
— Греки, евреи, фракийцы… Рим победил все эти народы. И ты сам сказал, Спартак, ты знаешь, что не сможешь победить легионы Красса. За тобой и твоими людьми захлопнулась ловушка. Ты умрешь здесь, так и не перейдя через этот ров и частокол.
Аполлония издала яростный крик и, подбежав к легату, вцепилась ему в лицо.
Спартак оттолкнул ее, а затем сжал пальцами горло легата.
Я отвернулся, думая, что он задушит его, но он начал говорить, предлагая Фуску Салинатору жизнь, если он пообещает спасти Посидиона, Аполлонию и меня.
— Римские караульные узнают тебя, — сказал он. — Ты объяснишь, что эти трое были у меня в плену. Ты освободил их, и они помогли тебе бежать. Римляне поверят тебе.
Он прервался. Я услышал приглушенный кашель легата. Спартак снова схватил его за горло.
— Выбирай быстрее, легат. Я хочу, чтобы Посидион, Иаир и Аполлония рассказали тебе о моей жизни, о сражениях, которые я вел, о тысячах рабов, которые присоединились ко мне, и о том, как я заставил Рим содрогнуться. Если ты выберешь жизнь, то станешь тем, кто расскажет, как все было. Ведь все мы просто тела, которые Красс предаст казни.
Он посмотрел на меня. Я был уверен, что он прежде всего обращается ко мне.
— Те, о ком помнят, не умирают, — добавил он.
Эти слова показались мне знакомыми. Их мог произнести Владыка Справедливости у меня на родине, в Иудее, и я был изумлен и растроган тем, что их произнес Спартак.
Той ночью его будто наполнили новые силы. Он думал о войне рабов, в которой прежде нам сопутствовала удача, но теперь, он повторил это несколько раз, война проиграна.
— Если хочешь жить, — сказал он легату, — ты должен поклясться перед богами, что Иаир, Аполлония и Посидион тоже будут жить. А я и мои воины останемся жить в рассказах, которые они тебе поведают.
Он наклонился к легату, пребывавшему в нерешительности.
Внезапно Спартак взревел:
— Больше нет времени, легат.
И он сильнее сжал горло римлянина, так что тело его задергалось как рыба, выброшенная на песок.
Я поднялся и сказал:
— Он выберет жизнь.
Спартак отнял руки от шеи легата, и тот жадно вдохнул воздух, подняв голову к небу, широко раскрыв рот. Затем, когда Спартак снова склонился над ним и, протянув руки к его шее, сказал: «Я оторву тебе голову», он согласился на сделку.
Осталось только убедить Аполлонию.
Она каталась по земле, прыгала, заломив в отчаянии руки, потрясала кинжалом, говоря, что отдаст свое тело богам, чтобы они спасли Спартака, но не хочет покидать его.
Она успокоилась лишь тогда, когда Спартак объяснил ей, что просто повинуется воле богов. Он видел Диониса во сне. Дионис послал ему этого римлянина, чтобы тот помог ему пересечь реку, отделяющую жизнь от смерти, и отвести в страну, где люди продолжают жить в памяти других.
Но для этого нужно, чтобы Аполлония, Посидион и я покинули его, последовав за легатом. Мы передадим людям память о жизни Спартака.
— Ты должна повиноваться Дионису, — повторил он.
Аполлония приблизилась к легату, на лице которого остались следы царапин, которые она успела нанести ему.
— Если ты обманешь Спартака, — сказала она, — если ты нарушишь клятву и предашь нас, я не отстану от тебя и боги будут преследовать твоих потомков, пока они все не погибнут.
Скоро снова пошел снег, и мы, проскользнув между костров, которые разожгли рабы, подошли ко рву и частоколу.
Спартак обнял Аполлонию, а затем прижал нас к себе, одного за другим.
— Пусть моя жизнь и наше восстание будут описаны в книге, как описаны жизнь еврейского и греческого народов, — сказал он.
— Да будет так, — ответил я.
Эта уверенность была такой же непоколебимой, как моя вера в Единого Бога.
Римские караульные узнали Фуска Салинатора и пропустили нас.
Легат передал нас солдатам, и мы под их присмотром покинули полуостров Бруттий, а он вернулся к проконсулу Лицинию Крассу.
Через несколько дней я увидел на горизонте огромную вершину Везувия, и небо, которое впервые со времени прощания со Спартаком было прозрачной голубизны.
Перед нами простиралась мирная, еще по-зимнему сонная равнина.
Среди деревьев, виноградников и в полях виднелись фигуры рабов, склонившихся к земле.
Порядок восторжествовал. Говорящие животные вернулись на свое место.
Прибыв в Капую, где у легата Фуска Салинатора было поместье, мы увидели, как к аренам направляется шумная и веселая толпа. Ланиста Лентул Батиат, кричали глашатаи, устраивает в честь победы проконсула Красса бой сорока пар гладиаторов. Оставшиеся в живых должны будут сражаться с ливийскими львами.
Я опустил голову, не решаясь взглянуть на Посидиона и Аполлонию.
Неужели возможно, чтобы Спартак так скоро потерпел поражение?
Только позже я узнал, что поражения вообще не было. Курий, один из немногих оставшихся в живых из нашего огромного войска, рассказал мне о последних битвах фракийца.
Я также был свидетелем казни, которую проконсул Красс приготовил для выживших пленных рабов.
«Те, о ком помнят, никогда не умрут», — говорил Спартак.
Тогда, в Капуе, неподалеку от гладиаторской школы, из которой мы бежали, я написал все, что знал о последних днях войны Спартака.
57
— Я решил убить Спартака, — признался Курий, которого я укрыл на вилле легата Фуска Салинатора в Капуе.
Он боялся, что его узнают, если он выйдет на улицы города, в котором ланистой был все тот же Лентул Батиат, и прятался в хижине, куда рабы убирали мотыги. Она находилась в глубине поместья, наполовину скрытого изгородью и кустарником.
Однажды ночью я пришел к нему, и он рассказал мне обо всем, что случилось, после того как мы покинули лагерь рабов на полуострове Бруттий.
— Я видел, как вы шли с легатом ко рву и частоколу, и решил, что Спартак бросил нас, что он пытается договориться с римлянами, оставит нас ради спасения своей жизни и жизни самых близких ему людей, к числу которых я не относился.
Гнев и ярость ослепили меня, и я последовал за вами, а затем, увидев, как вы прощаетесь, понял,
