вращении головы в обратную сторону наблюдался аналогичный эффект. Словно невидимыми рычагами ограничили угол разворота. С учетом того, что задействовать в процедуре разворота весь корпус Величев просто боялся – стопроцентная гарантия падения на пол с неизвестными последствиями, – он почувствовал себя устаревшей гаубицей, у которой давно не смазывали…механизмы. Ни дуло повернуть, ни лафет, ни прицелиться. Конечно, если со стула сверзиться, то, вполне возможно, половые набегут, ведь тогда некоторым образом на время Величев сам станет 'половым'. К сожалению, не гигантом. Авось из-за 'корпоративной солидарности' не дадут пропасть, сгинуть под столом. Но могут и не набежать. Народ необязательный, недаром уже…целую эпоху, даже эру его бокал пустует. Наряду с бутылкой.
Отчаявшись, Серега принялся приманивать официантов…телепатически. Зазывать, посылая ментальные сигналы. Недаром ведь одним из краеугольных постулатов эзотерических произведений является утверждение, что мысль материальна. И если очень надо, то… будет. Да и по 'ящику' – в научно- популярной передаче – тоже говорили, что с мыслями не все так просто.
Однако официанты не зазывались. То ли телевизионными программами брезговали, то ли эзотерику презирали, но на телепатический зов Величева не реагировали. Как он ни морщил лоб и ни раздувал щеки для усиления сигнала, новая бутылка на столе не возникала.
Серега и сам был уже готов разочароваться в эзотерике вкупе с прочими науками, когда ощутил некую тяжесть на собственном плече. Неслабо ощутил, его даже слегка повело влево. Велик попытался сфокусировать взгляд на том месте собственного тела, из которого у бравых военных обычно погоны растут – благо голову и так вниз и вбок тянуло, – но не преуспел. Взгляд метался вправо-влево, скакал ретивым норовистым жеребцом, скользил масляным куском по…пространству кафе и концентрироваться на определенной точке не желал. Несмотря на указанные трудности, Серега успел рассмотреть покоящуюся на его плече ладонь, что характерно, широкую и волосатую.
Переварив данный факт (что заняло не так и мало времени), Велик восхитился. Вот она, сила науки! Не врут знающие люди, мысль материальна. Непреложный факт! Поманил Олега, послал ментальный зов, тот и явился…пред ясны очи.
Очевидное – невероятное.
Серега радостно боднул воздух и поспешил поделиться радостным открытием с барменом:
– А-а-лег!
Любой москвич, услышав такую плотность аканья на единицу слова, утопился бы от безысходности и лютой зависти в Москве-реке. Или, на худой конец, в Клязьме.
– О-о, брат як тебя покорежило, – волосатая ладонь исчезла с плеча, и перед Величевым возникла упитанная ряшка Кости Масальского. И не просто возникла, а материализовалась в сопровождении интересных визуальных эффектов. Нет, к счастью, Костина физиономия не вспыхивала разноцветьем огней, не троилась и даже не двоилась, не растворялась улыбкой Чеширского кота из знаменитой сказки Льюиса Кэрролла, но как-то подергивалась, вспенивалась зыбью, подрагивала подобно полуденному мареву над каменистым пляжем под яростным летним солнцем.
– А-алег? – удивился Серега.
– Сам ты лег, – возмутился Масальский. – А не лег, так скоро ляжешь. Однозначно.
– Чё?- не понял Величев
– Шутка. Но тебе, братан, кажется, до балды, вообще все до балды… – главный 'папин' цербер нахмурил брови.- Ты себя-то хоть помнишь, Сережа? Или уже нет?
Риторический вопрос повис туманным облачком в прокуренном воздухе кафе и в нем же растворился. Бесследно и безответно. Тот же, кому был задан вопрос, смотрел на Масальского чистым незамутненным взором младенца. Справедливости ради, исподлобья, но то – от усталости.
– Рыжий, скажи, что с ним делать, с красивцем?
Где-то над левым ухом раздалось неопределенное хмыканье, и в зоне Серегиной видимости рядом с Костей образовался второй персонаж, приземистый, плечистый молодчик, притом не рыжий, а вполне даже темноволосый. По гамбургскому счету – брюнет. Образовался в мгновение ока, только что им и не пахло, и вдруг взмах ресниц, и он здесь. Чародейство прямо-таки, впору заподозрить происки нечистой силы. Правда, образовался молодчик без огненных сполохов и дыма, признаков хвоста, рогов и копыт не наблюдалось, да и серой вроде бы не пахло, но кто их этих бесов знает. Может, у них мода такая, без атрибутов бесовщины являться, рога и копыта морально устарели. А запахи и вовсе – отдельная тема, о них за столом лучше не вспоминать, тем более – о подобных ароматах. К тому же морда плечистого ухаря мало чем отличалась от физиономии Масальского, то бишь подрагивала довольно ощутимо.
Чертовщина. И перекрестился бы, да мочи нет.
В просветленные мозги Величева по-пластунски заползла, нет, не мысль даже, а некое ощущение, смутное подозрение, что одного из мельтешащих перед ним ребят с подрагивающими мордами он где-то видел. Осенила тень узнавания. А вот второй, бесовское отродье, не припоминался. Категорически. В связи с чем Серега высказал свое высочайшее неудовольствие. Вернее, хотел. А хватило его лишь на протяжное:
– А это что еще за кекс?
То ли Масальский принял замечание по поводу 'кекса' на свой счет, то ли просто разочаровался оттого, что разговор не клеился, но ответом и Величева не удостоили. Масальский предпочел общаться с 'бесовским отродьем'.
– Освежи ему память, а то он меня до следующей пятилетки не опознает. Только слегка.
Не успел Серега переварить фразу, как мир опрокинулся. Завалился подстреленным оленем набок. В правом ухе запищали стаи голодных таежных комаров, а на окружающее пространство внезапно опустилась ночь. Откровенно говоря, и до того в глазах темновато было, пользуясь терминологией фантастов – сумрак, но после переворота вселенной, вообще настал конец света. В прямом значении. Не видно ни зги, лишь смутные серые контуры продолговатых предметов стволами врастают в чернильно-черные небеса, да редкие звездочки порхают вокруг них.
Подлый поступок вселенной и исчезновение изображения настолько обидело Серегу, что он вознамерился всплакнуть о горькой своей судьбинушке и даже что-то провыл.
Жалостливое.
Вой не остался незамеченным.
– Рыжий, я же просил слегка! А ты ему долбанул с размаха, под стол аж залетел, бедолага… Тут не то что освежить память, последнюю отшиб. Вон, гляди, скулит…
– Нормально я ему… По касательной, как любимую женщину. Поскулит и перестанет.
– По касательной… Если ты так с любимой женщиной, то я ей сочувствую… Посмотри, башку он там не проломил? А то тогда шеф нам самим проломит…что-нибудь.
– Да целехонек он, смотри…
Какая-то неведомая сила – наверняка не божественная – извлекла Величева из темноты. Он снова прозрел и разглядел, что находится в родной кафешке…над столом. Сидит…или висит, сразу и не догадаешься. А напротив мельтешат смутно знакомая ряха и физиономия коренастого 'беса'.
– Па-ацаны, за чё ба-азар? – обрадовался смене обстановки Величев. Интерьер в темных тонах действовал на него угнетающе, а тут веселенькая атмосфера, добрые люди…
– Смотри-ка, точно в целости и сохранности, просто каскадер. Молодец, Рыжий, умеешь.
– Гарантия!
– Орел, – скептически усмехнулся Масальский. – Сдувайся, пока не лопнул. И давай заворачивай конфетку, к шефу пора.
– Что, прямо так?
– Нет, раком до Китая, твою мать!
– Но он же вообще в дугу! Как его к шефу тащить?
– На руках, блин!
– Да он там все ковры заблюет! Нам же потом и достанется, еще заставит чистить…
– Не заблюет. А заблюет – уберешь, не переломишься. И вообще не твоя забота. Твоя – взял и понес!
– …в рот…- выразил полноту чувств коренастый брюнет.
– И отключи его, а то в самом деле наблюет.
