всерьез подумала о том, чтобы выписать ему таблетки. Но сейчас доктор Лейн начала разговор, предложив ему воды.
Бобби быстро отозвался:
— Знаете эту старую поговорку: если ты шизофреник, это ведь не значит, что тебя на самом деле никто не преследует?
— Да.
— Так вот, я никогда не считал себя шизофреником, но тем не менее уверен: они сговорились меня доконать.
Он отказался сесть. Как бы подавая ему пример, доктор Лейн опустилась на стул и сцепила пальцы.
— Кто, Бобби? — спокойно спросила она.
— Судья, окружной прокурор, полиция, вдова. Черт возьми, в последние три дня все старались урвать от меня кусок.
— Вы говорите о расследовании?
— Расследовании? — Бобби замер, несколько раз недоуменно моргнул, а потом нетерпеливо махнул рукой: — Забудьте, никто не собирается дожидаться результатов. Они хотят прихлопнуть меня завтра.
Доктор Лейн оставалась спокойной.
— Что случится завтра, Бобби?
Но он уловил какое-то изменение в ее голосе. Ненадолго остановился, встал напротив и оперся ладонями о стол. Бобби Додж смотрел ей прямо в глаза, и Элизабет слегка смутилась, обнаружив, насколько он ее пугает в его нынешнем состоянии.
— Я не дурак, — серьезно сказал он. — Я не теряю контроль над ситуацией. Наоборот. Вот почему я сейчас здесь. Но, черт возьми, у меня есть на то причина!
— Хотите начать с самого начала?
Бобби поспешно отошел от стола.
— С какого начала? Я даже не знаю, когда все это началось! В четверг вечером, когда я застрелил Джимми Гэньона? Или девять месяцев назад, когда я случайно встретил Джимми и Кэтрин на вечеринке? Или во вторник, когда Джимми подал документы на развод? Или двадцать с чем-то лет назад, когда Кэтрин похитил педофил? Откуда мне знать?
— Бобби, я бы хотела вам помочь…
— …но я похож на полного психа?
— Я этого не говорила…
— Это скажет Гэньон. И Копли. Господи, это всего лишь вопрос времени. — Бобби провел рукой по волосам и затравленно огляделся, точь-в-точь как пойманное животное. Она уже начала опасаться худшего — он совершит какой-нибудь опрометчивый поступок и повредит себе или ей, но Бобби вдруг глубоко вдохнул, а потом медленно выдохнул.
Элизабет молча встала и принесла воды. Когда она вернулась, он с благодарностью взял стакан и жадно выпил. Она налила еще, и он снова его осушил.
— Жизнь такая сложная, — негромко сказал Бобби. В его голосе больше не звенела злость. Теперь он звучал ровно, почти монотонно.
— Расскажите.
— Отец Джимми возбудил против меня дело, но он снимет обвинение, если я солгу насчет вечера четверга и переложу вину на его невестку. А окружному прокурору, чтобы повесить это на Кэтрин, я даже не нужен — он уверен, что она причастна к преступлению, и теперь просто пытается понять, являлись ли мы сообщниками. Меня поддерживают коллеги, но я вроде как скомпрометировал себя, встретившись с Кэтрин, и теперь они тоже мне не доверяют. Да, еще у меня была любимая девушка, но сегодня вечером я ее бросил. Убедил себя в необходимости это сделать. Если честно, я все время думаю о вдове убитого.
— Вы любите вдову Джимми Гэньона?
— Любить — это значит испытывать нежность к человеку. А к ней я ничего подобного не испытываю.
— Тогда, может, чувство вины?
Бобби энергично потряс головой:
— Нет. Она явно не из тех женщин, которые станут плакать над телом мужа.
— Похоть?
— Пусть так.
— Вы думаете, она нуждается в вас, Бобби?
Он задумался.
— Наверное. Или она просто хочет, чтобы я думал, будто она во мне нуждается. Но я не могу понять, где здесь притворство, а где правда.
— Объясните.
— Она хорошая актриса. Лжет, манипулирует, хитрит. Если верить ее свекру, Кэтрин вышла за Джимми из-за денег. Если верить прокурору Копли, она мучила своего ребенка, чтобы привлечь к себе внимание. Если прислушаться к ней самой, она жертва. А я… сам я иногда думаю: все они правы. Кэтрин эгоистична, опасна и непредсказуема. Но одновременно… она несчастна.
— Бобби, вы полагаете это разумно — поддерживать с ней контакт?
— Нет.
— Но вы с ней встретились. Почему?
— Она позвонила.
Элизабет взглянула на него, и он покраснел. Придвинул стул и, слава Богу, сел. Элизабет сдавленно охнула, даже не отдавая себе отчета в том, что до сих пор сидела затаив дыхание.
— Это не то, что вы думаете, — сказал он.
— А что я думаю, Бобби?
— Будто это был обычный инцидент. Словно это действительно так… — Он сухо добавил: — Послушайте… я не искал встречи с ней. Не требовал у нее ответа. Она пришла ко мне, а потом… — он нахмурился, — что-то началось. Врач, который лечил ее ребенка, убит вчера ночью. Сегодня вечером она попросила меня приехать, и я обнаружил няню, повешенную в спальне. Джимми — это не конец, док. Джимми — только начало.
— Я вас не понимаю.
— Это касается нас двоих. Все, кто окружает эту женщину, умирают. А теперь в этот водоворот втянута и моя жизнь. Или Кэтрин Гэньон самый невезучий человек в мире, или она действительно нуждается в помощи больше, чем кто-либо еще.
— Значит, вы помогаете ей? Почему, Бобби?
Он нахмурился, как если бы не понял ее вопроса.
— Ей нужна помощь, а люди так обычно и поступают.
— Бобби, вы общаетесь с Кэтрин, и каждый раз это ставит под угрозу вашу карьеру. Чем дальше, тем все труднее верить в вашу непричастность к преступлению. Фактически вы вредите собственному психическому здоровью.
— Наверное.
— Когда она звонит, вы приходите. Зачем вы отвечаете на ее звонки?
Бобби продолжал хмуриться.
— Я полицейский.
— Это значит, вы знаете других людей — и притом профессионалов, — к которым можете ее направить, лично попросив помочь ей. У вас нет нужды самостоятельно решать проблемы Кэтрин. Разве не так?
Судя по всему, Бобби не обеспокоил этот вывод.
— Наверное.
— Вы и вправду верите, что Кэтрин Гэньон в беде?
— Да.
— Вы же сказали, будто она постоянно лжет.
