тем, что ей пришлось пережить в действительности.
– Уверяю тебя, Салли, мне было не до кавалеров. Но не нужно больше говорить о суде, я и вспоминать-то о нем не в силах. Как поживает мисс Симмондс? И все девушки?
– Отлично! Кстати, у меня к тебе от нее поручение. Она говорит, что ты можешь вернуться на работу, если будешь вести себя прилично. Я ведь говорила, что она будет рада принять тебя обратно после всего этого дела, чтобы заманивать к себе заказчиц. Да чтобы посмотреть на тебя, народ, по крайней мере, полгода будет приходить даже из самого Солфорда! [128]
– Не говори так; я не могу вернуться, я никогда больше не смогу посмотреть в глаза мисс Симмондс. А если б даже я и смогла… – И Мэри покраснела.
– А-а! Я знаю, о чем ты думаешь. Но ведь это будет не так скоро, раз его уволили из литейной! Так что хорошенько подумай, прежде чем отказаться от предложения мисс Симмондс.
– Уволили из литейной? Джема? – воскликнула Мэри.
– А как же! Ты что, не знала? Порядочные люди не захотели работать с… ну ладно, мне, наверное, не следует так говорить, раз уж ты столько старалась из-за его алиби. Ну, да и я сама не вижу ничего слишком дурного в том, что вспыльчивый влюбленный посчитался с соперником – в театрах все время так делают.
Но мысли Мэри были с Джемом. Как он боялся ее огорчить, раз ни словом не обмолвился о своем увольнении! Как много он выстрадал ради нее!
– Расскажи мне об этом подробнее, – произнесла она, задыхаясь.
– Ну, видишь ли, на сцене-то у них всегда под рукой шпаги, – начала Салли, но Мэри, нетерпеливо мотнув головой, перебила ее:
– Да нет! Я хочу узнать про Джема!
– А! Ну, я знаю не больше остальных: говорят, его из литейной уволили потому, что многие считают, будто ты его не полностью обелила, хоть присяжные и не захотели его повесить. Я слышала, что старик Карсон ужас как зол на судью, присяжных и адвокатов.
– Я должна идти к нему, я должна идти к нему, – торопливо повторяла Мэри.
– Он тебе подтвердит, что это чистая правда, – ответила Салли. – Так я не буду передавать мисс Симмондс твой ответ, чтобы ты могла еще как следует подумать. Всего хорошего.
Мэри закрыла дверь и вернулась в комнату.
Отец по-прежнему сидел в своей неизменной позе. Только голова его была опущена еще ниже.
Она надела чепец, чтобы идти в Энкоутс, ибо должна была увидеть Джема, расспросить его, утешить и еще раз сказать ему о своей любви.
Когда она на мгновенье остановилась около отца, перед тем как выйти, он заговорил – в первый раз после ее возвращения заговорил сам, – но голова его была опущена так низко, что она не расслышала его слов, и ей пришлось нагнуться. После небольшой паузы он повторил:
– Скажи Джему Уилсону, чтобы сегодня, в восемь вечера, он пришел сюда.
Мог он услышать ее разговор с Салли Лидбитер? Они ведь шептались очень тихо. Размышляя об этом и о многом другом, она добралась до Энкоутса.
ГЛАВА XXXV
– О, будь он жив,-
Ответила Рузилла, – превзойти
В раскаянье его никто не смог бы.
Неистовый во всем, он на себя
Такое наложил бы покаянье,
Такие муки плоти, что у вас
Безмерность их исторгла бы забвенье
Его вины, заставив содрогнуться,
Невольным состраданьем заглушив
Негодованье ваше.
Когда Мэри повернула на ту улицу, где жили Уилсоны, ее догнал Джем. Он окликнул ее так внезапно, что она вздрогнула.
– Ты идешь к маме? – спросил он, нежно беря ее под руку и замедляя шаг.
– Да, и к тебе тоже. Ах, Джем, скажи мне, это правда?
Она не сомневалась, что он поймет, о чем она спрашивает. И действительно, поколебавшись мгновенье, он ответил:
– Да, любимая, это правда. Я не стану скрывать этого от тебя… раз ты все равно уже знаешь. Я больше не работаю в литейной Данкома. Сейчас (так мне кажется) не время иметь секреты друг от друга, хотя я и не сказал тебе вчера об этом, чтобы не огорчать тебя. Не бойся, я скоро опять найду работу.
– Но почему тебя уволили, когда присяжные решили, что ты не виновен?
– Собственно говоря, меня не увольняли, хотя оставаться там я не мог. Многие рабочие дали понять, что не хотят работать под моим началом. Конечно, некоторые знают меня хорошо и верят, что я не мог этого сделать, однако большинство сомневается. Кто-то из них поговорил с молодым мистером Данкомом и намекнул на это их мнение.
– Ах, Джем! Как это гадко! – в печальном негодовании воскликнула Мэри.
– Нет, нет, любимая, их нельзя винить. Этим беднякам нечем гордиться, не на что надеяться, кроме своей репутации, и правильно, что они заботятся о ней и оберегают ее от малейшего пятнышка.
– Но как же так? Ведь они от тебя не видели ничего, кроме добра! Они могли бы уже узнать тебя как следует!
– Есть и такие. Старший мастер, например, верит в меня. Он мне так прямо и сказал сегодня, и еще сказал, что он говорил со старым мистером Данкомом и они думают, что мне пока лучше уехать из Манчестера. А они порекомендуют меня на какое-нибудь другое место.
Но Мэри только печально качала головой, повторяя:
– Они могли бы знать тебя лучше, Джем!
Джем нежно пожал маленькую ручку, которую держал в своих мозолистых ладонях. Через минуту-две он спросил:
– Мэри, а ты сильно привязана к Манчестеру? Тебе было бы очень грустно расстаться с этой старой дымовой трубой?
– И уехать с тобой? – спросила она тихо.
– Ну, конечно! Неужто я попросил бы тебя уехать из Манчестера, если бы сам оставался тут. Но дело в том, что я слышал много хорошего про Канаду, а двоюродный брат нашего мастера работает там в литейной. А ты знаешь, где Канада, Мэри?
