вдвойне, во-первых, в форме положенного, а, во вторых, в форме рефлектированного в себя существования, существенности.
Поскольку же в определенном основании основание и обоснованное составляют всю форму, и их содержание, хотя и определенное, одно и то же, то основание в обеих его сторонах еще не определено реально, они не имеют различного содержания; определенность есть еще простая, не перешедшая в эти стороны; определенное основание дано еще в своей чистой форме, как формальное основание. А так как содержание есть лишь эта простая определенность, не имеющая в ней самой формы отношения основания, безразличная к форме, и последняя для него внешня, то оно есть другое, чем она.
Примечание. Если рефлексия над определенным основанием сохраняет ту форму основания, которая получилась теперь, то указание основания остается простым формализмом и пустым тожесловием, выражающим в форме рефлексии в себя то же самое содержание, существенность, которое имело место уже в форме непосредственного, рассматриваемого, как положенное, существование. Такое указание оснований сопровождается поэтому такою же пустотою, как и речи, основанные на начале тожества. Науки, особенно физические, преисполнены этого рода тожесловиями, которые как бы составляют преимущество наук. Например, как на основание движения планет вокруг солнца, указывается на силу взаимного притяжения земли и солнца. Тем самым по содержанию не высказывается ничего кроме того, что уже содержится в явлении, только в форме рефлектированного в себя определения, силы. Если затем задается вопрос, что за сила есть сила {58}притяжения, то получается ответ, что она есть сила, производящая движение земли вокруг солнца, т.е. она имеет совершенно то же содержание, как и существование, основанием которого она должна быть; отношение земли и солнца в их движении есть тожественная основа основания и обоснованного. Если какая-либо форма кристаллизации объясняется тем, что основанием ее служит особое взаимное расположение частиц, то ведь существующая кристаллизация и есть именно то расположение, которое объявляется за основание. В обычной жизни эти этиологии, которые составляют привилегию науки, считаются тем, что они суть тожесловными, пустыми речами. Если на вопрос, почему такой-то человек едет в город, отвечают указанием на то основание, что в городе находится побуждающая его тому притягательная сила, то этого рода ответ, санкционированный в науке, считается пошлостью. Лейбниц укорял ньютонову силу притяжения в том, что она есть такое же скрытое качество, какими пользовались для объяснения схоластики. Можно было бы сделать ей скорее тот упрек, что она есть слишком известное качество, ибо в ней нет иного содержания, кроме самого явления. Этот способ объяснения привлекает именно своею большою ясностью и понятностью, ибо что может быть яснее и понятнее указания, например, на то, что растение имеет свое основание в растительной, т.е. производящей растение силе. Скрытым качеством эта сила могла бы быть названа лишь в том смысле, что основание должно иметь иное содержание, чем объясняемое им, а между тем это содержание не дано; служащая для объяснения сила есть, конечно, скрытое основание постольку, поскольку требуемого основания не дается. Посредством такого формализма нечто познается столь же мало, как если я скажу, что познание природы растения состоит в том, что оно есть растение; при всей ясности такого предложения или того предложения, что растение имеет свое основание в производящей его силе, этот способ объяснения может быть назван весьма скрытым.
Во-вторых, по форме при этом способе объяснения проявляются оба противоположные направления отношения основания, не приводя к познанию их определенного отношения. Основание есть, с одной стороны, основание, как рефлектированное в себя определение содержания того существования, которое оно обосновывает, а с другой – оно есть положенное. Оно есть то, из чего должно быть понято существование; но, наоборот, от последнего заключается к первому, и основание понимается из существования. Главная задача этой рефлексии состоит именно в том, чтобы из существования найти основание, т.е. превратить непосредственное существование в форму рефлектированного бытия; основание вместо того, чтобы быть в себе и для себя и самостоятельным, становится тем самым скорее положенным и производным. А так как оно таким путем сообразуется с явлением, и его определения основываются на последнем, то последнее, конечно, совершенно гладко и по попутному ветру вытекает из своего основания. Но познание тем самым не движется с места; оно продолжает вращаться в том формальном различении, которое обращается назад и снимается через этот прием. Одно {59}из главных затруднений при погружении в науки, в которых господствует этот прием, зависит поэтому от такого извращения порядка – предпосылать, как основание, то, что в действительности есть производное, и, переходя к следствиям, находить в них в действительности основание того, что должно быть их основанием. Изложение начинается с оснований, они носятся в воздухе, как принципы и первые понятия; они суть простые определения, без всякой необходимости в себе и для себя; последующее должно быть основано на них. Поэтому, если кто желает проникнуть в такие науки, то он должен привить себе эти основания; задача тяжелая для разума, так как он должен взять за основу то, что лишено основания. Всего легче справляется с нею тот, кто без дальнейшего размышления допускает принципы, как данные, и пользуется ими, как основными правилами своего рассудка. Без этого метода нельзя найти начала; также мало возможно без него дальнейшее движение вперед. Но последнее встречает препятствие в том, что в этих принципах проявляется обратное действие метода, который должен в последующем обнаружить производное, а на деле содержит в себе основания лишь в качестве таких предположений. Далее, так как последующее обнаруживает себя, как существование, из которого выводится основание, то вследствие того отношение, в котором представляется явление, приводит к недоверию к его выражению, ибо явление оказывается выраженным не в своей непосредственности, а как доказательство основания. Но так как последнее, в свою очередь, выводится из первого, то является требование усмотреть явление в его непосредственности, дабы из него обсуждать основание. Поэтому при таком изложении, в котором собственно обосновывающее оказывается производным, остается неизвестным, как тут быть и с основанием, и с явлением. Эта неизвестность умножается еще тем, – в особенности, если изложение не строго последовательно, но более добросовестно, – что в явление повсюду обнаруживаются следы и обстоятельства, указывающие на большее и часто совсем на другое, чем то, что содержится в принципах. Наконец, путаница становится еще более, когда рефлектированные и лишь гипотетические определения смешиваются с непосредственными определениями самого явления, когда они излагаются так, как будто они взяты из непосредственного опыта. Многие, приступающие к этим наукам с почтительною верою, могут составить себе мнение, будто частицы, пустые промежутки, сила отталкивания (Fliehkraft), эфир, отдельные световые лучи, электрическая, магнетическая материя и множество тому подобного суть вещи или отношения, которые, судя по тому, что о них говорится, как о непосредственных определениях существования, действительно даны восприятию. Они служат первыми основаниями для другого, принимаются за действительность и с полным доверием применяются; их добросовестно признают, не сознавая того, что они суть собственно определения, выведенные из того, что они должны обосновывать, гипотезы и вымыслы, выведенные из некритической рефлексии. В действительности получается род заколдованного круга, в котором определения существования и определения рефлексии, {60}основание и обоснованное, явления и призраки перемешаны вместе в нераздельном сообществе и пользуются одинаковым почетом.
При формальном характере этих способов объяснения и оснований, раздаются вместе с тем голоса, что, несмотря на всевозможное объяснение при помощи хорошо известных сил и материй, мы не знаем внутренней сущности самых этих сил и материй. В этом можно усмотреть лишь сознание, что такое обоснование самого себя совершенно недостаточно; что оно требует чего-то совсем иного, чем таких оснований. За сим не видно только, к чему служит этот труд такого объяснения, почему не поищут чего-либо другого, или, по крайней мере, не оставят в стороне такого объяснения и не остановятся на простых фактах.
