Определенность основания, как оказалось, есть, с одной стороны, определенность основы или определение содержания; с другой стороны, она есть инобытие в самом отношении основания, именно различимость его содержания и формы; отношение основания и обоснованного есть как бы внешняя форма для содержания, безразличного к этим определениям. В действительности же оба они не внешни одно другому, ибо содержание должно быть тожеством основания с самим собою в обоснованном и обоснованного в основании. Обнаружилось, что сторона основания есть сама положенное, а сторона обоснованного – сама основание; каждая в ней самой есть это тожество целого. Но так как они вместе с тем принадлежат форме и составляют ее существенное различение, то каждая есть в ее определенности тожество целого с собою. Или, если стать на сторону основания, так как оно есть тожество, как основное отношение с собою, то содержание окажется имеющим в нем самом это различение формы и, как основание, другим, чем обоснованное.
Но тем, что основание и обоснованное имеют различное содержание, отношение основания перестало быть формальным; возврат в основание и выход из него к положенному уже не есть тожесловие; основание реализовано. Поэтому, если спрашивают об основании, то требуют собственно для основания другого определения содержания, чем то, об основании которого спрашивают.
Это отношение определяет себя за сим далее. А именно, поскольку обе его стороны имеют различное содержание, они безразличны одна к другой; каждая есть непосредственное тожественное себе определение. Далее, как взаимоотношение основания и обоснованного, основание есть рефлектированное в ином, чем свое положение; таким образом, и содержание, присущее стороне основания, есть также в обоснованном; последнее, как положенное, имеет лишь в этом содержании свое тожество с собою и свою устойчивость. Но кроме этого содержания основания обоснованное имеет еще также свое собственное (содержание) и есть тем самым единство двоякого содержания. Это един {61}ство, хотя оно, как единство различенных, есть их отрицательное единство, но так как они суть взаимно безразличные определения содержания, то оно есть лишь их пустое, в нем самом безразличное отношение, а не их опосредование, – одно или нечто, как их внешнее сочетание.
Таким образом, в реальном отношении основания дано двоякое: во-первых, определение содержания, которое есть основание, непрерывно продолжающее себя само в положении так, что оно составляет просто тожественное в основании и в обоснованном; таким образом, обоснованное содержит основание совершенно внутри себя, его отношение есть безразличная существенная самобытность (Gediegenheit). То, что в обоснованном еще присоединяется к этой простой сущности, есть поэтому лишь некоторая несущественная форма, внешние определения содержания, которые, как таковые, свободны от основания и составляют собою непосредственное многообразие. Для этого несущественного то существенное не есть поэтому основание, равно как последнее не есть основание отношения обоих (существенного и несущественного) в обоснованном. Это положительно тожественное, присущее обоснованному, но не положенное в нем ни в каком различении формы, а, как относящееся к себе самому содержание, есть безразличная положительная основа. С другой стороны, связанное в чем-либо с этою основою есть безразличное содержание, но как несущественная сторона. Главное есть отношение основы и несущественного многообразия. Но это отношение, поскольку относящиеся определения суть безразличное содержание, также не есть основание; первая, правда, определена, как существенное, второе, как несущественное или положенное содержание, но как к относящемуся к себе содержанию форма обеим им внешняя. То одно в нечто, которое составляет их отношение, есть поэтому не отношение формы, но лишь внешняя связь, которая не содержит в себе несущественного многообразного содержания, как положенного; оно есть также лишь основа.
Основание, определенное как реальное, распадается тем самым в виду различия содержания, составляющего его реальность, на внешние определения. Оба отношения – существенное содержание, как простое непосредственное тожество основания и обоснованного, и затем нечто, как отношение размеченного содержания, суть две разные основы; тожественная себе форма основания, которая есть одно и то же сначала, как существенная, а за сим, как положенная, исчезла; отношение основания стало, таким образом, внешним себе.
Поэтому лишь внешнее основание приводит в связь различное содержание и определяет, что в нем есть основание, и что – положенное через последнее; в самом обоюдном содержании этого определения нет. Реальное основание есть поэтому отношение к другому, с одной стороны, содержания к другому содержанию, с другой стороны, самого отношения основания (формы) к другому, именно к непосредственному, не положенному им.
Примечание. Формальное отношение основания имеет лишь одно и то же со{62}держание для основания и обоснованного, в этом тожестве заключается его необходимость, но вместе с тем и его тожесловие. Реальное основание имеет различное содержание, но при этом выступает случайность и внешность отношения основания. С одной стороны, то, что считается существенным и потому определением основания, не есть основание других определений, связанных с ним. С другой стороны, остается неопределенным, какое из многих определений содержания некоторой конкретной вещи должно быть принято за существенное и за основание; поэтому выбор между ними оказывается свободным. Так, в первом отношении, наприм., основание дома есть его фундамент; то, что делает последний таким основанием, есть присущая чувственной материи тяжесть, которая совершенно тожественна как в основании, так и в основанном на нем доме. То обстоятельство, что тяжелой материи свойственно такое различение, как основания и различаемой от него модификации, вследствие которой он образует собою жилище, совершенно безразлично для самого тяжелого, его отношение к другим определениям содержания – цели, устройству дома и т.д. для него внешне; поэтому она есть правда, их основа, но не их основание. Тяжесть настолько же основание того, что дом стоит, насколько и того, что камень падает; камень имеет внутри себя это основание, тяжесть; но что он имеет дальнейшее определение содержания, вследствие которого он не только есть нечто тяжелое, но камень, для тяжести внешне; далее положено через другое, что он должен быть сначала удален от тела, на которое он падает, равно как другое, чем тяжесть, содержание есть время и пространство и их отношение, движение, и они (как говорится) могут быть представлены без нее, следовательно не положены ею по существу. Они также суть основание того, что брошенное тело совершает движение, противоположное падению. Из различия определений, основанием которых служит тяжесть, явствует, что должно быть вместе с тем нечто другое, делающее ее основанием того или другого определения.
Если о природе говорится, что она есть основание мира, то то, что называется природою, с одной стороны, есть то же, что и мир, и мир есть не что иное, как сама природа. Но они также и различены так, что природа есть более неопределенное или по крайней мере определенное лишь в общих различениях, которые суть законы, тожественная себе сущность мира; и для того, чтобы природа стала миром, к ней извне присоединяется еще многообразие определений. Но последние имеют свое основание не в природе, как таковой, а она, напротив, безразлична к ним, как к случайностям. Таково же получается отношение, если Бог определяется, как основание природы. Как основание, Он есть ее сущность, природа содержит ее внутри себя и тожественна с Ним; но она имеет еще дальнейшее многообразие, которое отличается от самого ее основания; это многообразие есть то третье, в котором связаны оба эти различные; сказанное основание не есть основание ни различного от него многообразия, ни своей связи с ним. Поэтому природа не познается из Бога, как из основания, {63}ибо при этом Он был бы лишь ее общею сущностью, между тем
