которая направляется к нему в школу для ознакомления с опытом внеклассной работы...
Разговор с Ферапонтовой впервые за этот день принес ему небольшое облегчение. Нет,— подумал он, кладя трубку на рычажок, — все еще, возможно, не так плохо... Но меры какие-то действительно необходимы... Без этого, видимо, не обойтись.
Не выходя из кабинета, он распорядился через секретаршу, чтобы учителя — руководители различных кружков — подготовились к встрече с гостями. Сам он все реже, все неохотнее покидал свой кабинет... Он стал мнителен.
При встречах с учителями в каждом взгляде чудился ему упрек, укор, в лучшем случае — сострадание...
Но когда робкие, застенчивые экскурсанты, подавленные всем, что довелось им раньше услышать об Эксперименте, возникли перед ним, Эраст Георгиевич почувствовал себя как актер, которому после долгого перерыва возвращена любимая, озарившая его славой роль.
И он сыграл ее вновь, сыграл блистательно, вдохновенно. Учителя ловили каждое слово, просили говорить помедленней, чтобы успеть записать или по крайней мере законспектировать его стремительную речь...
Впрочем, гости постепенно оживились, посыпались вопросы, возник довольно резкий обмен мнениями... Эраст Георгиевич ощутил, что экскурсию пора вести в классы, в учебные кабинеты, в залы и мастерские — всюду, где после уроков должны были заниматься различные клубы, общества и кружки.
Но вот что странно: уроки лишь недавно закончились, а школа казалась совершенно пустой, вымершей. Пусты были рекреации, пусты коридоры. Взгляд Эраста Георгиевича то здесь, то там натыкался на оборванный провод, на патрон от электрической лампочки... Он остановился перед Большим Стендом, надавил на кнопку — стенд не включился. Он глухо пробормотал что-то о перегоревших контактах и пошел дальше, уже не рискуя останавливаться, давая пояснения на ходу. Больше всего Эраста Георгиевича, однако, встревожил не стенд, а странное, гнетущее безмолвие, которое нарушали только звуки шагов торопливо следовавших за ним учителей. Он распахивал все двери подряд, заглядывал в классы — всюду было пусто... Эраст Георгиевич слышал позади уже удивленный ропот и шагал все быстрей, все размашистей. У него мелькнула догадка, что все заседают, работают в кружках...
Наконец, он достиг двери географического кабинета, дернул за ручку на себя — и увидел пустые столы, стулья... Никого, кроме преподавательницы географии, перевешивающей карты в полном одиночестве...
Он захлопнул дверь, сказал:
— Не будем мешать...— и повел экскурсию дальше. Он не знал, поверили ему или нет. Он почти бежал. По левую сторону одна за другой мелькали затейливо выведенные надписи: «Юные астронавты», «Внуки Жюля Верна», «Кружок «Электрон», «Клуб «Птеродактиль»... И везде, везде повторялось то же самое: пустые комнаты, одинокие учителя, а то и наглухо замкнутые дверные створки... Эраст
Георгиевич едва поспевал заглянуть внутрь, захлопнуть дверь, улыбнуться, предупредительно вскинув руки:
— Не будем мешать!..
Экскурсанты деликатно кивали, но в самых сочувственных кивках Эрасту Георгиевичу мерещилась усмешка.
Уже пройдя весь этаж, Эраст Георгиевич задержался перед классом, в котором, как показалось ему еще издали, улавливался какой-то смутный гул. Он рванул дверь — и остановился на пороге, потому что войти в класс было невозможно. Сюда нужно было не входить, а втискиваться, как в автобус в час пик.
Здесь впритирку сидели на партах, толпились вдоль стен, гроздьями свисали с подоконников, плотно прессовались в проходах... А у доски, посреди маленькой свободной площадки, Эраст Георгиевич увидел Женю Горожанкина. Крайне заинтересованные, учителя напирали на Эраста Георгиевича сзади, пытаясь заглянуть, разглядеть что-нибудь через плечо. Он молча и с торжеством отступил в сторону, разрешая им полюбоваться чудом, которого можно достичь свободным развитием активности и инициативы учащихся...
Мы не зря выбрали сравнение с автобусом: как известно, он никогда не бывает настолько полон, чтобы не вместить еще несколько человек. Женя сделал знак рукой, что-то тихо сказал сидевшим перед ним ребятам, и спустя минуту все экскурсанты, а с ними, понятно, и Эраст Георгиевич, оказались в классе.
И кого, кого здесь только не было! Закоренелый скептик Боря Монастырский, надменно-ироничный Эдик Мишурин, ничего не признающий, кроме своей дурацкой гитары, Витька Шестопалов... И многие, многие другие, хотя объявление, как нам известно, провисело каких-нибудь пять или десять минут!..
— Уже давно,— продолжал Горожанкин, когда в аудитории восстановилась тишина,— уже давно пора создать такое общество. Считается, что каждый современно образованный человек должен владеть иностранными языками для быстрейшего обмена информацией и культурными достижениями в масштабах планеты. Однако на Земле существует пять тысяч языков, и ни эсперанто, ни переводческие машины не способны, строго рассуждая, вывести человечество из тупика. Но есть другой способ. Тем, кто владеет чтением мыслей, не понадобится изучать иностранный язык... (Крики: «Ура!» «Даешь мысли!» Овация). Возможность читать мысли на любом расстоянии не только облегчат наше общение на Земле, но и упрочит контакты с иными цивилизациями, которые будут, очевидно, вскоре открыты. Как известно, ученые разных стран вырабатывают проекты межпланетного языка, создаются мощные установки для принятия сигналов из космоса, но именно телепатическая связь разрешит все проблемы в комплексе. (Общий гул, восторженные восклицания Алика Андромеды). И однако этим еще не исчерпывается ее значение. Телепатии принадлежит громадная роль в создании новых отношений на Земле. Когда все сумеют читать мысли друг друга, станут невозможны любое притворство, любой обман, любая ложь.
Тут Женю перебили вопросами, которые, в силу пестроты аудитории, носили самый разнообразный характер. Были вопросы легковесные, например, связанные со шпаргалками, подсказками, или с тем, как тогда будет с контрольными работами, с диктантами, ответы Горожанкина иногда вызывали разочарованные вздохи, а то и протестующие восклицания. Но попутно возникали более сложные проблемы: скажем, сохранится ли телефон?.. Телеграф?.. Почта?.. А дипломатия?.. А государственные и военные тайны?.. А следователи?.. Ведь тогда не будет преступников?.. Значит, и следователей тоже?.. Много, много послышалось вопросов, но Женя сосредоточился лишь на одном: как научиться читать мысли на расстоянии.
Он сразу же предупредил, что тут не место болтовне, демагогии и дешевой сенсационности, к которым довольно часто прибегают в капиталистических странах, когда дело касается малоизученных наукой проблем. Время от времени у нас тоже возникают споры между сторонниками и противниками чтения мыслей и некоторых других явлений того же ряда. Критерий истины, сказал он, это практика. А практика приводит к тому, что тренировкой воли, громадной концентрацией внутренних усилий, умением активно, напряженно, направленно желать — можно добиться на первый взгляд невероятных, а на второй — вполне естественных результатов...
Эраст Георгиевич посматривал вокруг, на разгоряченные лица ребят, на учителей: иные недоумевали, большинство улыбалось, размягченно, растроганно, но всем, конечно, казалось, что они участвуют в какой-то увлекательной детской забаве... Но Эраст Георгиевич сразу постиг затаенную суть горожанкинской наивности. Его проницательность подтвердил пристальный взгляд Жени Горожанкина, которым он смотрел на Эраста Георгиевича, говоря о том, как легко победить любую ложь, стоит только очень-очень этого захотеть...
И что же?.. Нет, Эраст Георгиевич не остановил Женю, не потребовал, чтобы ученики тотчас разошлись по домам... И когда, обсуждая свои свежие впечатления, порядком ошеломленные всем виденным и слышанным, учителя вернулись в кабинет директора, Эраст Георгиевич сказал, что они посетили довольно обычное для школы № 13 внеклассное мероприятие, в котором, как все могли убедиться, учащиеся имеют полный простор для проявления своей активности и инициативы.
...Однако, проводив экскурсантов, Эраст Георгиевич вернулся к себе, велел никого не пускать и, в полном одиночестве, долго о чем-то думал, долго что-то писал, переписывал, рвал и кидал в корзину. Он ушел из школы запоздно, выкурив половину, пачки сигарет с фильтром, набив окурками большую, массивную пепельницу.
Он был темен и мрачен, как грозовая туча.
