отношении СССР. Кое-что тебе известно из наблюдений, которые ты получил во время работы в Китае. Но на месте, как говорится, видней. Японская военщина вынашивает планы нападения на нашу страну. Это идеи фанатиков или реальная программа действий? Второе: сближение Японии с Германией неизбежно. Здесь, в Европе, фашизм, там — фашиствующий милитаризм. Цели у них одинаковые. Только вот смогут ли они сговориться друг с другом? Но в любом случае сближение этих двух стран может угрожать безопасности СССР. Третье: японская политика в отношении Китая. Ну на этом ты, как говорится, собаку съел. Четвертое: Япония может напасть на нашу страну и при поддержке Соединенных Штатов или Англии. Тебе предстоит выяснить, как будут развиваться ее отношения и с этими странами. Вот перечень главных проблем. Теперь ты понимаешь, как важна, ответственна твоя миссия.
Павел Иванович рассказал о задуманной операции 'Рамзай' и спросил:
— Как ты смотришь на то, чтобы поехать туда под своим настоящим именем?
Рихард задумался. Потом сказал:
— Да, так, пожалуй, будет лучше и безопаснее.
Они обсудили все подробности операции.
Но вот разговор окончен. Рихард поднялся. Встал и Берзин, протянул ему руку:
— Будь в Германии особенно осторожен — эту поездку нельзя сравнить ни с чем, что ты делал до этого, — сказал Павел Иванович. — Наши ребята сообщают, что в Берлине крайне сложная обстановка. И все же Берлин лишь цветочки по сравнению с теми ягодками, которые ожидают тебя в Токио…
Тогда Рихард еще не понимал, чем вызвано и что означает это суровое напутствие Старика.
* * *
Экспресс пришел ранним утром на Шлезишер банхофф — Силезский вокзал. Рихард перекинул макинтош через плечо, взял чемодан, саквояж и спустился на перрон. Знакомый вокзал, как и прежде, был безукоризненно вычищен — до блеска. Паровоз, еще тяжело отдувавшийся после дальней дороги, повесил под стеклянными сводами белые облачка. На перроне царило обычное оживление: сновали носильщики в форменных фуражках с бляхами, встречающие целовали приехавших и совали им в руки огромные нелепые букеты. Непривычными были только полотнища, висевшие — сверху вниз — по фасаду вокзала: красные, с черной свастикой в белом круге. И еще обилие в толпе коричневых и черных мундиров. Бросились в глаза значки: у женщин они кокетливо красовались на шляпках и воротничках, у мужчин ввинчены в петлицы или приколоты к кепкам. Разные, большие и маленькие, но непременно с 'пауком' фашистского знака. Затем многие, приветствуя друг друга, картинно вздергивали вверх ладони.
'Маскарад, — подумал Рихард. — Когда маскарад — это не так уж и страшно. А может быть, мы все преувеличиваем, сгущаем?.. Опасно, когда боишься всего. Впрочем, опасно и тогда, когда ничего не боишься…'.
По привычке он направился было к платформе 'штадтбана' — городской наземной железной дороги, но остановил себя: 'Ты теперь не скромный бедный журналист, а преуспевающий буржуазный журналист. И ездить тебе надлежит только в автомобиле'. Усмехнувшись, он пошел к стоянке такси.
Шофер старого, видавшего виды 'даймлера' распахнул дверцу:
— Куда? — Лицо шофера было располосовано шрамом, и смотрел он на пассажира в дорогом костюме и с кожаными чемоданами недобрыми глазами: Куда?
— Унтер-ден-Линден, отель 'Адлон', — бросил Зорге.
Шофер подозрительно гмыкнул и включил счетчик. 'Адлон' считался одним из самых шикарных отелей на самой фешенебельной улице Берлина.
Машина еще не тронулась с места, а перед капотом выросла фигура человека в коричневой рубахе, в коричневой фуражке, затянутого в портупеи. На пряжке ремня красовалась все та же свастика.
— Стой! — крикнул он и, подбежав к дверце, рванул ее на себя.
'Что такое? Выследили?' — только и успел подумать Рихард.
— Вытряхивайся! — человек в коричневой рубахе потянул его за плечо. Ну!
— В чем дело? — пытаясь оттянуть время, спросил Рихард.
— Живо! Машина нужна мне!
— Вытряхивайтесь, — спокойно посоветовал таксист. — Со штурмовиками лучше не связываться. И не платят они ни пфеннига.
'Только-то и всего! — рассмеялся про себя Рихард. — А я уж подумал… Нервы'.
В 'Адлоне' Рихард назвал портье свою фамилию.
— Доктор Зорге? Номер вам заказан, — любезно ответил тот и с извиняющейся улыбкой протянул бланк: — Заполните, пожалуйста. Новые порядки…
'Фамилия… Имя… Откуда… Куда… Зачем…'. Рихард заполнял листок-формуляр, а портье — грузный и лысый говорливый старик — жаловался:
— Не та клиентура пошла, ох-хо-хо, не та! Не вас, конечно, имею в виду, доктор Зорге. Вы человек солидный, у меня глаз наметанный… А чаще шушера, мелкота. Вчера зеленщиками да мясниками были, а теперь нацепили на себя черепа и кости… А совсем недавно у нас только коронованные да титулованные особы останавливались… Ох-хо-хо…
Рихард взял со стойки газеты — нацистский 'Ангрифф', 'Берлинер тагеблатт', 'Дойче цайтунг' и холодно заметил:
— Советую не обсуждать лиц, призванных нацией. Завтракаю я всегда в номере, в девять ноль-ноль. Газеты так же подавать в номер.
Он взял у остолбеневшего портье ключ и вслед за носильщиком в ливрее, несшим его вещи, направился к лифту.
В номере он распаковал чемодан. Настежь распахнул окно. Солнечный, прохладный, душистый воздух потек в комнату. Сладковато пахло молодой листвой лип и каштанов.
Зазвонил телефон. Он снял трубку. Кокетливый женский голос спросил:
— Клаус? Это я, Инге.
— Вы, детка, ошиблись.
— Не может быть! — Голос стал капризным. — Клаус так клялся! Еще вчера в полночь!.. — Женщина всхлипнула.
— Может быть, я смогу его заменить? — игриво, в тон, сказал Рихард.
— Это надо обсудить. Я еще позвоню вам.
Рихард прислушался к частым гудкам. Медленно повесил трубку.
'Значит, встреча состоится завтра, в двенадцать дня, в баре 'Пивная пена' на Гедеманштрассе…'.
Адрес, пароль и отзыв были оговорены еще в Москве. Завтра в полдень… Как же ему убить целых полтора дня?
Он снова проверил все вещи — не дай Бог, Катя сунула какой-нибудь амулет! — тщательно оделся и вышел на улицу.
Унтер-ден-Линден — 'Улица под липами' — простиралась в обе стороны от отеля. Она действительно в четыре ряда была обсажена пышными липами и каштанами, широкая, прямая как стрела. Вдоль ее проезжей части, по которой в этот ранний час проносились иногда сверкающие автомобили, была проложена дорожка для верховой езды. На тротуары бросали отсвет зеркальные стекла дворцов, дорогих магазинов и кафе, строгих министерских и посольских зданий. На перекрестках чинно стояли полицейские. У пешеходных дорожек с высоких чугунных штанг на четыре стороны показывали время циферблаты часов.
Унтер-ден-Линден начиналась у Бранденбургских ворот, на которых восседала на своей триумфальной колеснице богиня победы Виктория, и обрывалась у Дворцовой площади. Это был правительственный, аристократический и деловой центр Берлина. Отсюда улицы радиально расходились во все стороны.
Красивая и чопорная, Унтер-ден-Линден вызывала у Рихарда враждебное чувство. Его тянуло с этой улицы на северо-запад, в район Веддинг, где так часто доводилось бывать ему прежде и где у него столько друзей. Именно поэтому он не должен туда идти…
Неторопливо, словно совершая утренний моцион, шел он по улице, глядя как будто только перед собой, но цепко подмечая все новое кругом. Вот промчались автомобили со свастиками прямо на капотах.
