– Женщина, которой я подарил свое сердце и которая вернула мне его в разбитом, но аккуратно склеенном виде.
Девушка фыркнула, покосилась на Глеба и проговорила:
– Надо же – бросить такого роскошного парня.
– Сам удивляюсь. – Глеб улыбнулся. – Наверное, ее не привлекает роскошь. Она из тех, кто довольствуется предметами первой необходимости. А теперь верни фотографию на место, милая.
– Положить ее лицом вниз?
– Да. Так она меньше пылится.
Блондинка хмыкнула, но не спешила выполнить указанное. Она с любопытством вгляделась в портрет:
– А она хорошенькая, хотя и не первой свежести. Сколько ей? Лет тридцать пять? Снежана, посмотри – хорошенькая ведь?
Блондинка показала фотографию шатенке. Та подняла голову с плеча Глеба, продолжая поглаживать его ладонью по груди, взглянула на снимок и улыбнулась:
– Слишком серьезная. И прическу надо другую. Ей бы мелирование подошло. «Мажимеш» или «Балияж».
– Да ладно тебе, Снежанка, ей и так хорошо. Она на какую-то актрису похожа. Из советского кино… Что-то там «тра-ля-ля… инженера Гарина», я в детстве смотрела.
– А, я помню, – кивнула шатенка. – Она играла подружку этого Гарина. Такая беленькая была, с темными глазами. Фамилию только забыла.
– Налюбовалась? – спокойно поинтересовался у блондинки Глеб. – А теперь будь хорошей девочкой и верни «подружку Гарина» на полку. Я серьезно, Люся, положи фотографию туда, где она лежала.
– Я не Люся, – сказала блондинка. – Я Лия.
– Да без разницы.
Девушка поставила фотографию на полку и аккуратно повернула ее пальцем к Глебу. Он сдвинул брови и качнул головой:
– Нет, не так. Переверни, как было.
– Как скажешь.
Она улыбнулась и как бы невзначай толкнула рамку пальцем. Кувыркнувшись в воздухе, стеклянная рамка со звоном упала на паркет.
– Упс! – воскликнула блондинка, подняла на Глеба взгляд и виновато проговорила: – Прости, милый, я нечаянно.
Корсак вскочил с дивана – так резко, что шатенка испуганно захлопала глазами. Глеб несколько секунд стоял неподвижно, глядя на блондинку таким взглядом, что она побледнела и невольно попятилась, затем сунул руку в карман халата.
Девушки испуганно уставились на него.
– Ты чего, Глебчик? – севшим голосом пробормотала шатенка.
Корсак достал из кармана пачку стодолларовых купюр и протянул блондинке:
– Это вам со Снежаной на такси.
Она посмотрела на деньги, снова на Глеба, сдвинула брови и возмущенно произнесла:
– Ты что, нас прогоняешь?
– Угадала.
Глеб продолжал держать деньги. Блондинка еще пару секунд колебалась, а затем выхватила деньги из пальцев Глеба и презрительно проговорила:
– Дурак! Мы бы тебе такую ночь устроили!
– Знаю. Попытаюсь это пережить.
Блондинка кинула взгляд на подругу:
– Пошли, Снежанка!
Шатенка молчал поднялась с дивана. Вид у нее был растерянный.
Глеб стоял неподвижно, глядя на осколки стекла, разбросанные на полу. Через минуту из прихожей донесся презрительный возглас:
– Дурак!
– И не лечишься! – добавил второй.
– К сексологу сходи, извращенец!
Входная дверь с грохотом захлопнулась. Глеб вздрогнул, вышел из оцепенения, нагнулся, поднял разбитую рамку и поставил ее на полку. Посмотрел на помятую фотографию Маши Любимовой и мрачно произнес:
– Вот так, значит, да? Нигде мне не укрыться от твоего укоризненного взора? Отлично. Превосходно! Думаешь, я вернусь к тебе с виноватым видом и начну вилять хвостом?
Глеб сгреб фотографию с полки, прошел к письменному столу, открыл верхний ящик, швырнул ее туда и снова закрыл.
– Вот так, – резюмировал он.
Отправив фотографию в ссылку, Глеб некоторое время стоял возле стола с задумчивым видом, словно о чем-то забыл – о чем-то таком, что обязательно нужно было вспомнить. Потом прошел в прихожую и взял с консольного столика газету, оставленную Петей Давыдовым.
Он вернулся с ней в гостиную, уселся в кресло и пробежал взглядом по заголовкам.
– Ну? И что тут у нас за новости?.. Доллар вырос, евро упал… Ожидаемо. Что дальше? Президент России отчитался о своих доходах. Молодец, люблю честных парней! Что еще?.. Ну же, мир, давай, удиви меня!.. Тэк-с… «МИД России не советует россиянам ездить в Грузию…» Грустно. «Киндзмараули» и «Саперави», верные спутники моей боевой юности, где вы теперь? «Актер Мэл Гибсон угрожает своей жене расправой…» Мерзавец, негодяй. Но в чем-то я его понимаю. Что еще?.. «У Криштиану Роналду украли бутсы…» «Семья Версаче решила продать треть акций модного дома…» И этим ты живешь, мир? Поддай парку! «Автопром оказался на пороге глобального кризиса». Вот это уже ближе к делу, это уже попахивает апокалипсисом! Что еще?
Глеб перевернул страницу, пробежал взглядом по заголовкам, поморщился, как от зубной боли, и хотел отложить газету, но вдруг заметил, что одна из заметок обведена синим маркером. К заметке прилагался снимок. На нем была изображена (впрочем, весьма нечетко, поскольку снимок был сделан издалека) лежащая на снегу женщина. Вокруг нее суетились какие-то люди. Рядом с первым снимком был помещен еще один; на нем было изображено лицо мертвой молодой женщины с зияющей дырой вместо левого глаза. Под уцелевшим правым глазом что-то поблескивало, отражая лучи солнца.
Газетная заметка называлась «Стеклянные слезы» и повествовала о трупе молодой женщины, найденном неподалеку от Дмитровского шоссе.
Глеб углубился в чтение. И чем дальше он читал, тем сильнее билось его сердце.
«Как стало известно из компетентных источников, свидетели утверждают, что видели рядом с местом преступления мужчину в красной зимней куртке».
Глеб прочел заметку до конца, потом снова принялся разглядывать фотографии. И чем дольше он смотрел, тем мрачнее делалось его лицо, но ярче разгорались глаза.
Наконец он отложил газету и поднялся с кресла. Постоял несколько секунд, осматривая стеллажи с книгами и что-то припоминая, затем повернулся к письменному столу, быстро прошел к нему, присел, выдвинул нижний ящик и принялся в нем рыться, перебирая бумаги и тетради и тихонько чертыхаясь.
Искал он довольно долго и наконец вынул из ящика помятую бумажную папку, из которой торчали такие же помятые листы, и взгромоздил ее на стол. На желтоватой обложке большими черными буквами было начертано:
Следующие минут пять Глеб был занят тем, что, позабыв про коктейль, увлеченно листал страницы, просматривая записи и фотографии. Но вот на щеках у него заиграл румянец, и, держа в руке вынутую пожелтевшую фотографию, Корсак закрыл папку и отодвинул ее в сторону.
Фотография была черно-белая, изрядно потертая. На ней было изображено юное девичье лицо, запрокинутое вверх. На месте левого глаза темнело безобразное пятно. Под правым – сверкали маленькие
