Барон улыбнулся, сверкнув полоской белоснежных зубов:
– Ты считаешь, что это исчерпывающая информация?
– Чего?
– Откуда ты взялся? Зачем попрошайничал?
– Попрошайничал, потому что деньги нужны. А взялся я из Подольска.
– Вот оно что. – Барон чуть прищурился. – И где же твои родители, мальчик из Подольска?
– А я один, без родителей.
– И куда ж они подевались?
– Умерли.
Барон приподнял черную, будто нарисованную бровь и сказал:
– Что-то ты не выглядишь расстроенным, Максим из Подольска.
– А чего мне расстраиваться? Они ведь давно умерли. Я их даже не помню.
Барон коротко и понимающе кивнул:
– Ясно. А ты сам небось детдомовский?
– Угу. Был.
– А теперь?
– А теперь я свой. Сам по себе то есть.
– Понимаю. – Цыган оторвал от грозди виноградину, раскусил ее белоснежными зубами и сказал: – Я тоже птица вольная, в клетке и дня не усижу. А если будут держать против воли – затоскую и помру. – Взгляд Барона стал мечтательным. – Ай, воля-волюшка… Ай, гэнэ рома, рома тэ родэс… – Он снова взглянул на Максима и уточнил с надеждой: – Ты, часом, не цыган?
– Нет, – ответил тот.
Барон вздохнул:
– Жаль. – Он бросил в рот еще одну виноградину, посмотрел на Максима задорным взглядом и предложил: – Хочешь на меня работать?
– Хочу, – ответил тот.
– Молодец! – улыбнулся цыган. – Ты не бойся – не обижу. И есть будешь вволю, и все остальное. Станешь моим другом – и я стану твоим другом, станешь моим братом – и я стану твоим братом. Ну а захочешь со мной поссориться – не обессудь. Это ведь справедливо?
– Да, – согласился Максим.
– Ну, значит, договорились. Эй, Рустем, отвези Максима на квартиру и покажи парню его кровать.
Темноволосый парень-амбал кивнул и сказал:
– Сделаю, Барон. Малец, выбирайся из машины!
Максим приоткрыл дверцу со своей стороны, но цыган мягко его окликнул:
– Погоди! А почему из детдома-то сбежал? Докладывай честно, я все равно узнаю.
– А не прогонишь? – уточнил Максим.
– Не прогоню. Уговор есть уговор.
– Пес мой не пришелся ко двору. Вот я и ушел вместе с ним.
Барон посмотрел на Муха и наморщил смуглый лоб:
– А почему не пришелся? Бешеный, что ли?
Максим качнул головой:
– Нет. Аллергия на шерсть. У нашей заведующей, – поспешно добавил он.
Барон вздохнул:
– Бывает. Ладно, Максим из Подольска, на сегодня с тебя работы хватит. Сегодняшний день даю тебе на обустройство, а завтра утром начнешь. Идет?
– Идет. А сколько будешь платить?
Барон улыбнулся и весело сказал:
– Договоримся. – Потом протянул руку, потрепал Муха по загривку и добавил: – А собачка хорошая. Хорошая собачка. Морда жалостливая, глаза умненькие. Будешь брать ее с собой на «точку». Нет возражений?
– Нет, – сказал Максим.
– Ну, топайте.
Максим, Мух и верзила Рустем выбрались из черного джипа.
– Поедем на метро? – уточнил мальчик у сопровождающего.
– Ножками пойдешь, – усмехнувшись, ответил верзила. – До самой хаты. – И добавил, смягчившись: – Тут недалеко.
Шагая рядом с Рустемом, Максим пару раз ловил себя на том, что чувствует чей-то взгляд. Он оборачивался, вертел головой по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Наконец беспокойство мальчика заметил и Рустем.
– Ты чего башкой вертишь? – подозрительно спросил он.
– Ничего, – ответил Максим. – Просто показалось.
– Крестись, когда кажется.
– Я неверующий.
Рустем усмехнулся:
– Станешь, когда поживешь в Москве. Шевели батонами, малец!
3
Майор Жук, он же Старик, он же Стальной Старик, он же – Стальной Жук, был, как всегда, чисто выбрит и аккуратно одет. Серый костюм, синяя рубашка, светлый галстук. Седые усы подстрижены, седая челка зачесана набок. На спокойном лице – внимательное, вежливое выражение, голова чуть склонена набок.
У любого, кто видел Старика впервые, складывалось ощущение, что этот пожилой человек – само воплощение доброты, участия и такта. Но тех, кто знал полковника близко, облик «доброго дедушки» обмануть не мог. Однажды, во время алкогольных посиделок с коллегами, Стас Данилов на полном серьезе утверждал, что сердце Старика нужно отдать в научную лабораторию для исследований. В этом сердце, настаивал Стас, явно чего-то не хватает. Иначе как объяснить тот факт (ставший известным после признания одного врача-кардиолога, с которым Стас близко дружил), что сердце полковника Жука никогда не билось чаще пятидесяти ударов в минуту?
Маша Любимова всегда замечала, какими преданными глазами смотрят оперативники на своего начальника. У нее у самой был прекрасный повод для подобной преданности: однажды Старик спас ей жизнь, всадив преступнику пулю в лоб с тридцати шагов, и Маша никогда об этом не забывала.
Полковник Жук обвел спокойным взглядом лица подчиненных и сказал:
– Итак, я резюмирую. Одна из видеокамер наблюдения в банке продолжала работать, хоть и со сбоями, и нашим техникам удалось восстановить несколько фрагментов записи. Если верить видеокамере, грабителей было не пять и не шесть, а был всего лишь один. Высокий, худой мужчина в длинном сером пальто. Но фокусы на этом не заканчиваются. Лицо подозреваемого засвечено. Сбоем в работе аппаратуры это объяснить нельзя, так как всех прочих людей, находившихся в банке, видеокамеры зафиксировали абсолютно нормально. Я все правильно излагаю?
– Так точно, – ответила за всех Маша Любимова.
Старик кивнул и продолжил:
– Капитан Волохов, кажется, вы высказали мнение, что мы имеем дело с потусторонним явлением, и предложили поговорить с представителями… м-м… экзотических профессий?
Толя порозовел и пробасил смущенно:
– Это я так, в порядке бреда.
– Большой, инфантильный плюшевый мишка, – сказал, посмеиваясь, Стас Данилов. – Тебе сколько лет, мальчик? Ты не староват, чтобы в сказки верить?
– Капитан Данилов, у вас есть какие-нибудь конкретные предположения, версии или допущения? – обратился к нему Старик.
Данилов тоже смутился:
– Никак нет, товарищ полковник.
