совершенно зря это услышала.
Он старался вообще не вспоминать о ней. Ему казалось, что если он сделает это, то сядет на речном берегу и зарыдает, как ребенок, потерявший близкого человека.
«Кто убил Эми?.. Кто дал ей мой перстень?»
Если он будет думать, но не вспоминать, то избежит волны боли, которая уже надвигалась, готовая обрушиться на него. Если Роберт отнесется к смерти Эми как к загадке, а не как к трагедии, то будет не винить себя, а искать ответы на вопросы.
На два:
«Кто убил Эми?.. Кто дал ей мой перстень?»
Он брел, пока не споткнулся обо что-то и не упал. Это привело его в чувство, и Роберт вдруг увидел, что вокруг темно, а он идет, сам не зная куда, вдоль берега быстрой и глубокой реки. Тогда лорд Дадли повернул назад. Вся его семья умела выживать, но он владел этим искусством лучше всех. Просто так случилось, что Роберт женился на той женщине, которая не разделяла его неукротимой страсти к жизни.
«Кто убил Эми?.. Кто дал ей мой перстень?»
Он пошел назад, оказался возле садовой стены, его рука ощутила холод чугунного засова. Только тут до него вдруг дошло: вопросов два, но ответ на них всего один.
Кто-то передал Эми его перстень, и у нее не возникло никаких сомнений в том, кем послана эта вещь. Она послушно сделала так, чтобы в доме не было никого, кроме нее. Своими руками помогла убийце. Кто бы ее ни убил, он был всего лишь исполнителем чужой воли. Едва ли убийца знал, где и у кого находился перстень сэра Роберта. Это было известно только самому Дадли и… Елизавете.
Вот и ответ на оба вопроса.
Первым, инстинктивным желанием Роберта было немедленно отправиться к ней, заявить, что она сошла с ума от своей власти, выплеснуть весь гнев, душивший его. Елизавета ненавидела Эми как помеху собственному счастью. Это он понимал. Но сама мысль о том, что любовница могла задумать и осуществить убийство его жены, которую он когда-то любил, наполняла Роберта гневом. Все прежние чувственные желания исчезли. Оставалось лишь одно: схватить Елизавету за плечи и вытряси из нее высокомерие, всю порочную ненасытность властью, уверенность в собственной вседозволенности. Что же она не плела заговоры против французов в Шотландии? Почему не использовала своих шпионов и тайных исполнителей приговоров, чтобы добиться желаемого там? Он помнил, как королева заламывала руки, опасаясь французского вторжения. Зато справиться с хрупкой, невинной Эми оказалось ей вполне по силам. Вся королевская мощь против измученной, уставшей, несчастной женщины. Мысли об этом заставляли его дрожать от ярости, как мальчишку, узнавшего о коварстве взрослых.
Ночью Роберт не спал. Он лежал, смотрел в потолок, мысленным взором снова и снова видел, как Эми радостно сжимает в кулачке его перстень, этот талисман, обещающий принести ей заслуженное счастье. Что было потом? Убийца – какой-нибудь головорез, нанятый Сесилом, – зазвал ее в укромный уголок сада, где несколькими точными движениями сломал ей шею, после чего отнес бездыханное тело в дом. Успела ли Эми понять, что ей подстроили ловушку? Если да, то какие мысли промелькнули в ее голове? Вдруг она решила, что муж и королева вместе распорядились ее убить? Эта мысль заставляла его стонать и зарываться головой в подушку. Эми умерла, считая, что Роберт подослал к ней убийцу. Он не представлял, как жить дальше с таким грузом.
За окном спальни начало светать. Изможденный, постаревший на десять лет, Дадли подошел к окну, волоча по полу смятую простыню. Утро предвещало погожий день. Над рекой медленно поднимались и таяли клочья тумана. Где-то начал свою работу дятел. Его перестук звучал для Роберта спасительной музыкой, напоминанием о том, что жизнь продолжается.
«Пожалуй, я могу ее простить, – подумал он. – На ее месте я, скорее всего, сделал бы то же самое. Я посчитал бы, что наша любовь должна стоять на первом месте, а желание – удовлетворяться во что бы то ни стало. Я подумал бы, что у нас должен появиться ребенок, наследник трона, а нам обоим уже по двадцать семь лет и дальше откладывать нельзя. Обладай я абсолютной властью, какая есть у нее, наверное, поступил бы так же, как она. – Он смотрел на исчезающий туман, слушал перестук неуемного дятла. – Мой отец принял бы такое же решение, простил бы ей содеянное, еще и восхищался бы ее решительностью».
– Она это сделала из любви ко мне, – произнес вслух Роберт. – Елизавета желала меня освободить, чтобы мы могли любить друг друга не таясь. Это была единственная причина. Она хотела, чтобы мы поженились и я стал королем. Мы ведь оба жаждем этого больше всего на свете. Страшное несчастье, чудовищное преступление, но их надо принять как дар любви. Я могу простить ее, любить и хотя бы отчасти утешаться сознанием того, во имя чего все было сделано.
Небо светлело. Вскоре над серебристой рекой поднялось бледно-желтое солнце.
– Боже, прости меня и Елизавету, – шептал Роберт. – Даруй Эми покой на небесах, которого она из-за меня была лишена на земле. Помоги мне на этот раз стать по-настоящему внимательным и заботливым мужем.
В дверь его спальни осторожно постучал слуга и крикнул:
– Сэр Роберт, вставайте, уже утро. Согреть вам воды?
– Да! – заявил он в ответ, по-прежнему волоча за собой простыню, подошел к двери и отодвинул засов. – Горячей, побольше. Скажи на кухне, что я проголодался, потом отправляйся на конюшню. Сообщишь, что через час я буду там. Сегодня у нас большая охота.
Он пришел на конюшню за час до появления придворных, еще раз проверил состояние лошадей, упряжи, гончих и, конечно же, всей охотничьей свиты. Знатные персоны сегодня находились в отличном настроении. Они шутили и смеялись. Роберт стоял на возвышении и смотрел, как мужчины помогают дамам садиться на лошадей. Его сестры среди них не было. Мэри Сидни вернулась в Пенсхерст.
Елизавета была столь же весела, как и ее придворные. Роберт хотел было помочь ей забраться в седло, но задержался, и ее подсадил кто-то из придворных. Королева осторожно улыбнулась Роберту, и он ответил ей такой же осторожной улыбкой. Пусть Елизавета убедится, что между ними ничего не изменилось. Он понял, что готов ее простить. Испанский посол издали наблюдал, как королева тронулась с места. Рядом с нею ехал посол эрцгерцога.
Утренняя охота выдалась на редкость удачной. Гончие сразу же взяли след и понеслись, увлекая за собой всадников. Когда подошло время обеда, к месту пикника подъехал Сесил. Придворных угощали горячим супом, элем с пряностями и только что испеченными пирожками. Шатрами им служили кроны деревьев, успевшие из зеленых стать желтыми, золотистыми и красными.
Вокруг Елизаветы образовался тесный кружок. Роберт не решался приблизиться. Заметив его, Елизавета робко улыбнулась, приглашая подойти. Он поклонился, но остался на месте. Дадли хотел оказаться с нею наедине и сказать, что обо всем догадался, понимает, почему она это сделала, и готов ее простить.
После обеда, когда настало время вновь садиться в седла, оказалось, что лошадь сэра Фрэнсиса Ноллиса привязана рядом с той, на которой ездил Роберт.
– Позвольте выразить вам мои соболезнования в связи со смертью вашей супруги, – чопорно произнес сэр Фрэнсис.
– Благодарю вас, – столь же холодно ответил ему Дадли.
Сэр Фрэнсис повернул лошадь.
– Вы помните тот день в королевской часовне? – вдруг спросил Роберт. – Нас там было четверо: королева, я, вы и леди Екатерина. Вы с женой присутствовали на нашей помолвке. Помните, как мы с королевой давали клятвы, которые нельзя нарушить?
Сэр Фрэнсис посмотрел на него едва ли не с сожалением и простодушно ответил:
– Ничего такого я не помню. Либо меня там не было, либо ничего подобного не происходило.
– Я очень хорошо помню, что было, даже число могу назвать. – Лицо Роберта вспыхнуло.
– Боюсь, окажется, что только вы это и помните, – тихо произнес сэр Фрэнсис и пришпорил лошадь.
Дадли вновь осмотрел лошадей и гончих. Он нашел прихрамывающего жеребца, прищелкнул пальцами, подзывая слугу, и велел ему отвести коня в замок. Придворные готовились продолжить охоту, но
