– Те дни остались в прошлом. Вы – моя законная повелительница. Я преклоняю колени перед вами, королева Мария, и раскаиваюсь в своей гордыне.
– В таком случае я дарую тебе освобождение от обвинений в государственной измене. – Голос королевы вновь зазвучал устало, словно этот разговор ее утомил. – Тебе будут возвращены земли твоей жены и твой титул. Вы оба получите возможность жить при дворе. Я желаю тебе благополучия.
Усилием воли Роберт спрятал охватившие его чувства. Ликовать он будет потом.
– Благодарю вас, ваше величество, – сказал он и низко поклонился. – Я буду молиться за вас.
– Тогда идем со мной в мою часовню, – сказала Мария.
Не колеблясь, Роберт Дадли, отец которого стоял во главе английской протестантской Реформации, последовал за королевой на католическую мессу и преклонил колени перед сиянием икон за алтарем. Малейшее замешательство, один косой взгляд – и его ждал бы допрос и обвинение в ереси. Но Роберт Дадли не колебался. Он глядел прямо перед собой, осенял себя крестным знамением, словно марионетка припадал к алтарю, сознавая, что предает свою веру и убеждения своего отца. Ошибки в суждениях и полоса неудач все-таки поставили Роберта Дадли на колени, и он это сознавал.
ОСЕНЬ 1558 ГОДА
Все колокола Хертфордшира звонили в честь Елизаветы, которой казалось, будто их языки ударяют ей прямо в голову. Дискантовый даже вскрикивал, как безумная женщина, и его отчаянный вопль нестройно подхватывали другие. Наконец их стенания перекрывались басом большого колокола. Казалось, он предостерегал всю эту свору, но ненадолго. Едва его голос начинал затихать, малые и средние колокола тут же исторгали новые вопли. Елизавета открыла ставни и настежь распахнула окно. Ей хотелось утонуть в этом шуме, оглохнуть от своего ликования прямо здесь, в Хатфилдском дворце. Неистовство колоколов выгнало из гнезд грачей, и они заметались в небе предвестниками скорых несчастий. Столбом черного дыма взвились над колокольней летучие мыши. Они тоже будто спешили возвестить, что мир перевернулся с ног на голову и теперь вместо дневного света наступит вечная ночь.
Елизавета громко смеялась, слушая всю эту шумиху, поднимавшуюся к равнодушным серым небесам. Несчастная, больная королева Мария наконец-то умерла, и принцесса Елизавета стала ее единственной преемницей.
– Слава Господу нашему! – крикнула Елизавета, обращаясь к клубящимся тучам. – Теперь я стану королевой, какой хотела видеть меня моя мать. Мария не смогла стать ею. Эта ноша была не по ней, а я родилась, чтобы править.
– Так о чем ты думаешь? – игриво спросила Елизавета.
Муж Эми улыбнулся, глядя на ее дерзкое юное лицо, почти касавшееся его плеча, пока они неторопливо брели в холодный сад Хатфилдского дворца.
– О том, что тебе ни в коем случае нельзя выходить замуж.
– В самом деле? – Принцесса удивленно заморгала. – По-моему, все остальные уверены, что я немедленно так и сделаю.
– Тогда тебе нужно найти совсем дряхлого старика, – предложил Роберт.
– Зачем? – Будущая королева весело захихикала.
– Чтобы он умер через несколько дней после свадьбы. Ты так обворожительна в черном бархатном платье. Тебе стоило бы всегда носить такие.
Шутка плавно перетекла в изящный комплимент. Этим искусством Роберт Дадли владел в совершенстве. К числу прочих занятий, в которых он немало преуспел, относились верховая езда и политика. Что касается неуемного честолюбия, то оно являлось врожденной чертой его характера.
От кончика розового носика до кожаных сапожек Елизавета была целиком одета в черное, как и подобало принцессе, скорбящей по скончавшейся королеве. Ее руки закрывали кожаные перчатки, и сейчас она дула на них, согревая замерзшие пальцы. Голову украшала шляпа, сдвинутая набекрень, из-под которой выбивалась прядь золотисто-рыжих волос. Следом за Елизаветой и Робертом, держась на почтительном расстоянии, двигалась целая процессия озябших просителей. Все терпеливо ждали, когда будущая королева обратит на них внимание. Только Уильям Сесил, ее давнишний советник, знал, что его известие не вызовет недовольства высочайшей особы, и потому осмелился нарушить интимную беседу двух друзей детства.
– Здравствуй, Призрак, – весело обратилась к советнику Елизавета. – Какие новости ты мне принес?
Сесил почти всегда ходил в черном, поэтому ему не понадобилось подбирать себе траурную одежду.
– У меня для вас добрые вести, ваше высочество, – сказал он, кивнув Роберту Дадли. – Я получил письмо от сэра Фрэнсиса Ноллиса и понял, что такую новость нужно сообщить вам без промедления. Они с женой и всем семейством покинули Германию и к Новому году будут здесь.
– Значит, Екатерина не успеет к моей коронации? – спросила Елизавета.
Она скучала по своей двоюродной сестре Екатерине, истой протестантке, обрекшей себя на добровольное изгнание.
– Понимаю вашу досаду, – сказал Сесил. – Но семейству Ноллис никак не поспеть к вашей коронации. А мы не имеем права откладывать такое событие.
– А она согласится быть моей фрейлиной? У Екатерины ведь и дочь подросла. Как зовут девочку? Вспомнила. Летиция. Я бы и ее тоже сделала фрейлиной.
– Она будет только рада, – отозвался Сесил. – Сэр Фрэнсис торопился отправить мне это письмо. Сообщение от леди Ноллис вы получите позже. Сэр Фрэнсис пишет, что его жене захотелось поведать вам о столь многом, что он просто не посмел задерживать курьера.
– Жду не дождусь, когда увижу Екатерину! Мне тоже нужно ей столько сказать. – Лицо Елизаветы расцвело в улыбке.
– Если так, то нам придется удалить из дворца всех придворных, чтобы вы могли беспрепятственно болтать, – заметил Дадли. – Помню, когда мы играли в молчанку, Екатерина вечно проигрывала. А ты помнишь?
– Помню. Еще она первой начинала моргать, когда мы играли в гляделки.
– Зато когда Амброс засунул ей мышь в сумку для рукоделия, Екатерина не только моргала. Она вопила на весь дом.
– Я скучаю по ней, – призналась Елизавета. – Екатерина – почти вся родня, что у меня осталась.
Ни Роберт, ни Сесил не осмелились напомнить ей о жестокосердных Говардах, отрекшихся от Елизаветы, едва она впала в немилость. Теперь же члены этой семьи толкались среди возникавшего двора будущей королевы, уверяя, что всегда считали ее своей родней.
– У тебя есть я, – тихо напомнил ей Роберт. – И моя сестра, которая любит тебя ничуть не меньше, чем если бы она была твоей.
– Екатерина непременно попеняет мне за свечи в королевской часовне и за то, что я поставила там распятие. – Елизавета надула губы, подбираясь окольным путем к главной своей тревоге.
– То, как вы собираетесь молиться в королевской часовне, выбирать не Екатерине, а вам, – напомнил Елизавете Сесил.
– Так-то оно так, но ведь Екатерина предпочла покинуть Англию, только бы не жить под духовной властью Папы Римского. Теперь, когда она и все остальные протестанты возвращаются на родину, они наверняка ожидают увидеть страну реформированной.
– Уверен, мы все на это надеемся, – сказал советник будущей королевы.
Роберт Дадли вопросительно посмотрел на Сесила, словно давал понять, что не все обладают столь ясным видением дальнейших событий. Сесил не обратил на это ни малейшего внимания. Он с ранних лет был убежденным протестантом, за что немало пострадал, когда Мария стала вновь насаждать в Англии католицизм. Роберт знал Сесила едва ли не с детства. Прежде чем стать советником опальной принцессы, этот человек служил у его отца и немало способствовал наступлению Реформации. Роберт и Сесил были давними союзниками, хотя дружба между ними как-то не сложилась.
