стрелки на старых часах – они принадлежали его деду, которого он никогда не знал, но тем не менее был связан с ним. Часы были одной из немногих вещей, которые он взял с собой из отеля. Он слышал, как дети кричали и смеялись на пирсе у излучины озера, слышал, как вдалеке лаяла собака, слышал шелест шин на шоссе, ведущем к дому на холме, но не встал. Вместо этого он вызвал в памяти образ Блю, увидел ее такой, какой она была на кладбище. Ее лицо блестело от еще не высохших слез, нос слегка припух и покраснел, волосы – огненно-рыжая масса кудряшек, – как и накануне, были стянуты сзади в «лошадиный хвост», и она была невероятно соблазнительна в поношенной майке, потрепанных широких джинсах и теннисных туфлях – на носке одной из них была дырка. Он улыбнулся не открывая глаз, – она была еще прекрасней, чем когда-либо. Наверное, она не может быть иной: красоту ведь нельзя отнять.
Он никогда не обманывал себя и не думал, что ему удастся внутренне освободиться от нее, – все десять лет он любил ее. Но он думал, что преуспел в излечении, что встреча с ней не заденет его за живое, не заставит сердце дрогнуть, не поколеблет его отвагу. Он ошибался. Кое-что не исчезает и не становится лучше.
Он вздохнул, расстроенный, повернулся на бок, взбил подушку и заставил себя отвлечься от мыслей о ней, во всяком случае, попытался. Дело в том, что за городом звуки разносятся далеко, и ему было слышно, как хлопнула дверь в доме на холме.
Затем он услышал громкий рев запущенного двигателя. Тысяча чертей! Он вскочил с кровати, чтобы выглянуть в окно.
– Тысяча чертей! – повторил он вслух.
Рикки сразу же узнала ее, не было ни малейшего сомнения в том, что это она.
Черные волосы Петит были подстрижены «ежиком» – Рикки видела такие прически раньше в Бостоне и Нью-Йорке, но не ожидала увидеть здесь, в Центральной Америке. Конечно, даже в восемьдесят пятом Петит не принадлежала Центральной Америке, она всегда была другой. Еще…
– Как поживаешь? – спросила Петит широко улыбаясь; из-за ярко-красной помады улыбка казалась еще шире, а ее огромные темные глаза, наоборот, казались меньше из-за жирных черных контуров вокруг них. – Надеюсь, ты не возражаешь, что я зашла? У меня есть несколько запасных ключей, которые, я думаю, могли бы тебе пригодиться.
– Ключи?
– От дома.
Рикки была смущена.
– Я одна из владельцев, – ответила Петит на немой вопрос. – Ты не знала?
– О, прости, по-моему, никто не назвал мне имя владельца.
Петит улыбнулась и провела рукой по своей причудливой модной прическе.
– Хорошо, так можно мне войти?
– Ой, конечно, извини. – Риккй отошла в сторону, жестом приглашая ее войти. – Наверное, я показалась невежливой, но я так удивилась, увидев тебя. Я не ожидала… – Она протянула руку и обняла Петит.
– Э, успокойся, ты же не знала. Но я рада, что ты здесь.
– Спасибо. Приятно снова увидеть тебя. Ну, садись и расскажи мне о себе. – Рикки старалась не пялиться на трехдюймовую татуировку, которая начиналась у правого плеча девушки и тянулась до левого локтя.
Петит перехватила ее взгляд и усмехнулась. Эта кривая усмешка очень напомнила Рикки другого Боухэнона.
– Тебе нравится моя змея? Ее сделал мой старик. Есть еще три татуировки. Роза на груди. Бабочка на лодыжке. – Она повернула ногу, демонстрируя татуировку. – И «Мама с Папой» над сердцем, понимаешь? Она была моей первой, сделана сразу после их смерти.
– Мне горько было узнать о их смерти, – сказала Эрика, как уже говорила это несколькими часами раньше Боу.
– Да, в это не верилось. Я хочу сказать, мы знали, что мама умирает, доктора были откровенны и, как только определили, что у нее рак, сказали нам, что она долго не протянет. Но смерть папы… была пинком под зад, потому что явилась как гром с ясного неба, – и, встретив взгляд хозяйки, добавила: – У Боу было очень тяжелое время.
– Он очень любил мать.
– Да, это так, но сильнее всего его потрясла смерть папы.
Рикки ничего не сказала. Отношения этих двух мужчин были далеки от хороших. Бобби писала ей почти каждую неделю до самого последнего месяца жизни и всегда упоминала вскользь, что отношения между ее мужем и сыном не становятся лучше.
– Тебя это удивляет, да? Меня бы тоже удивило, если бы я не видела, что отношения между ними изменились после маминой смерти. Я нечаянно подслушала их разговор в ночь после похорон… – Она замолчала, взглянув на хозяйку большими глазами. – Тебе, наверное, неинтересно слушать о жизни нашей семьи? У тебя, похоже, хватает своих забот, я имею в виду твое возвращение.
– Нет, мне интересно. Они были добры ко мне, твои родители. Мне хотелось бы знать, что произошло между Бертом и Боу.
– Так вот, папа был совсем не в себе, когда мама умерла. Я удивлялась. Я скучаю по ней, но была рада, что она умерла, – последние два месяца она чудовищно страдала. Я думала, папе станет легче, но он был подавлен, не мог смириться, не мог даже выдержать похорон. Он ушел. Позже Боу пошел его искать и нашел сидящим на полу в спальне и прижимающим к себе ее любимое платье. Я зашла туда сразу вслед за ним. Папа громко всхлипывал и говорил о том, как сильно любил ее. Потом он взглянул на Боу и сказал: «Я любил ее с того времени, когда мы были головастиками, но она видела только твоего отца. Когда он умер, я приехал и просил прямо там же и в тот же час выйти за меня замуж. Она согласилась, но только потому, что понимала, как тебе нужен отец. Она даже сказала мне, почему это делает. Бобби была самым честным человеком на свете. Я создал весь этот проклятый курорт только для того, чтобы она гордилась, что я ее муж. Я назвал его в честь нас троих, мечтая, что мы будем настоящей семьей. Но я всегда знал, что этого не получилось. Я был всего лишь мужчиной, который не смог занять место своего брата. Вот почему я всегда был зол на тебя и на нее. Для меня ты был моим сыном, а она моей женой, как будто до меня никого не было. Я все делал не так. Для вас обоих». – Петит пожала плечами. – Это не дословно, но весьма точно. Я помню это хорошо, потому что к этому моменту Боу тоже плакал, а потом они обнялись. – Она опять пожала плечами. – Папе не стало лучше. Он просто бесцельно бродил вокруг отеля и совершенно не занимался делами. Боу не хотел возвращаться в колледж, он хотел остаться и помочь, но папа рассвирепел, они устроили настоящую драку, как бывало прежде. Я думала, это добрый знак – значит, папа стал прежним. Но как только Боу уехал, ему стало еще хуже. Боу вернулся домой на Рождество и более или менее взял все на себя. Они вместе ходили за покупками, а ночью пили. Бражничали, как выражался папа. В канун Нового года они ушли и не возвращались до четырех, а когда вернулись, громко разговаривали, смеялись, натыкались на все, разбудили меня. – Петит сгорбилась: – Одним словом, что мы могли поделать с этим больным человеком?
Рикки не ответила на вопрос:
– Что произошло? Я прочитала об этом в газете, но там говорилось только, что он умер во сне. Это было алкогольное отравление?
– Нет, для Боу было бы лучше, если бы это было так. – Петит долго смотрела в окно. – Ты уже видела его?
– Боу? Да, мы пару раз столкнулись.
– Он паршиво выглядит, ты не находишь? – Петит усмехнулась. – Но меня не обманешь – он все еще самый красивый мужчина к западу от Миссисипи, но делает все возможное, чтобы это было не так. Я беспокоюсь о нем. – Она решительно тряхнула головой, словно желая сбросить с себя все
