— Ты что тут все ходишь-бродишь?
— Вчерашняя битва ещё шумит у меня в голове… вот… и ещё кое-что, о чём ночью, когда я не мог уснуть, толковали люди. А правда это, старик, что князья Лешеки увозили девушек из храма?
Визун кивнул головой.
— И что удавалось это и кметам? Старик, помолчав, угрюмо пробормотал:
— Дурные люди и делали дурно… что за диво? Да тебе что до этого?
— А что им было за это? — спросил Доман.
Они поглядели друг другу в глаза. Визун стукнул посохом оземь, затем посмотрел на небо и на солнце.
— Тебе пора возвращаться, — сказал он, — не время сказки рассказывать.
Он повернулся и пошёл прочь.
Сорвав с дерева листок, Доман почти насмешливо поглядел ему вслед.
В чёлне ждал его Самбор. Они поплыли назад, молча меряя друг друга взглядом, а Доман повторял про себя:
— Она должна быть моей!
XXX
Уже издали было видно, как толпы людей сваливали грудами трупы и как вырастали из них холмы, которые засыпали землёй. Людей собралось видимо-невидимо, и хотя работа была невесёлая, они что-то выкрикивали и пели песни.
— Где ваши угрозы, разбойничье племя? Где пленники ваши, добыча, победа? Стрела грудь пронзила, земля прах укрыла — вот ваша награда… А дома ждут жены, стоят у порога, глаза проглядели, льют горькие слезы… Придут вурдалаки, придут кровопийцы и кровь своих братьев будут снова сосать…
С песнями они насыпали курганы и, часто сменяясь, насыпали весь день, насыпали и на другой день, и на третий, пока милосердная земля не укрыла всех. С почестями сожгли на кострах полян, тела которых лежали отдельно.
Когда поле было очищено, а ветер развеял дым костров, Пястун собрал на берегу озера воевод и старейшин.
— Где одержали мы первую победу, там и воздвигнем престольный город… Так я сказал, так и будет.
Но ещё не время насыпать вал и свозить лес, пока не вернулись наши, отомстив врагам.
Не время возводить вал и ставить срубы, пока не захватим мы в плен Лешеков, дабы не подбивали они против нас соседей.
Пусть отдыхает воинство да смолит новые стрелы и копья.
Наших не видно с тех пор, как ушли они за границу, так пойдём и мы на Поморье и на Лешеков.
Повеление князя приняли с охотой, и все взялись готовить копья. В хате старого гончара, снова наспех сколоченной из недогоревших брёвен, гостил у Мирша князь-бортник.
Стояли они тут день и другой, а на третий воеводы явились сказать, что люди и копья готовы к бою. На четвёртый с утра должны были выступить в поход.
Во воем войске не было никого из Лешаков; ни Бумир, ни другие, связанные с ними родством, не хотели воевать против сыновей Хвостека. Их оставили в покое, памятуя, что кровь крови своей не бьёт.
На рассвете четвёртого дня, когда лагерь начинал просыпаться, из-за холма со стороны леса показалось человек пятнадцать верховых. Впереди ехал Бумир, за ним другие Лешеки, сбившись в кучу, они молча приближались, нахмурясь, опустив глаза и ни с кем не здороваясь. Их тоже никто не приветствовал ни словом, ни поклоном. Оглядываясь по сторонам, они подъехали к хате, возле которой уже стояли, не слезая с коней, воеводы. У входа Лешеки спешились.
Все четверо воевод смерили их суровым взглядом, но и Бумир не опустил глаза. Он кивнул своим, и, не снимая шапок, они вошли в горницу; Пястун сидел за столом и ел чёрный хлеб.
Приезжие встали перед ним в ряд. Бумир выступил вперёд.
— Вы знаете нас, — сказал он. — Мы, Лешеки, как и вы, давние жители этого края.
— А ныне враги кметов, ещё более давних её жителей, — ответил Пястун. Бумир шумно вздохнул.
— Не говори так, — начал он высокомерно, — вы первые пролили нашу кровь.
— Нет, мы только мстим за свою, — спокойно молвил Пястун. — Проливал её Лешек, старый Попелек и молодой… Вдоволь они её попили, покуда мы не смогли им отомстить.
Бумир переглянулся со своими.
— Больше, чем кровь, — вы хотели у нас забрать наши веча, наши права и свободы, а их мы не позволим отнять. Это наследие отцов.
— Пястун, — порывисто заговорил Бумир, — ныне мы пришли к вам не с распрями, не с обидами и гневом, а с предложением мира.
— Говорите, с чем вы пришли? — спросил князь.
— Мы несём вам мир и согласие, — отвечал Бумир. — Искони обитали мы на одной земле, вместе тут жили и всегда были связаны. И всем нам хватало воздуха, воды и хлеба. Или хотите вы искоренить род Лешеков, истребив всех до одного? Говорите!
— Лешеки нападают на нас вместе с чужими, — сказал Пястун. — Явились сыновья Попелека, как враги, мы и воюем с ними, как с врагами.
— Они мстили за отца и мать, а кровь родителей священна для детей, — продолжал Бумир.
— Достаточно ли им той, которую они уже пролили? — спросил Пястун.
— Мы несём вам мир, — повторил Бумир. — Заключим мир, поклявшись священным огнём и метанием камня в воду. И да живут в согласии Лешеки и кметы. Не препятствуйте сыновьям Попелека вернуться и жить на своей земле, а со всеми нами, принадлежащими к их роду, прекратите вражду… Пястун глубоко задумался.
— А почему за них просите вы, а не те, что раньше несли нам войну и смуту?
— Придут и они, — поспешно проговорил Бумир.
— Пусть приходят без страха и, представ предо мной, старейшинами и кметами, скажут, что они хотят. А не состоится примирение, мы дадим им беспрепятственно уйти. Ныне собирались мы идти к границе, но постоим здесь и подождём, если мир и согласие должны прийти с ними.
Бумир потребовал, чтобы Пястун поручился в том, что говорил, Пястун дал ему руку при свидетелях.
— Ступайте, — сказал он, — и приведите их.
Так Лешеки ушли с миром и, сев на коней, уехали прочь, и никто из толпы не тронул их пальцем, не задел ни единым словом.
После их отъезда Пястун вышел во двор к воеводам.
— Вы видели их, — сказал он, — они предлагают нам мир: говорите, что должно нам делать.
Ропот поднялся среди старейшин и воевод. Одни, более горячие, хотели войны, другие — суровой кары для всего их рода, многие не верили ни речам их, ни клятве.
Лица омрачились при одном лишь упоминании о том, чтобы повременить с выступлением в поход и ждать с войском в лагере.
Пястун впервые столкнулся с людьми, не согласными с его решением, однако спокойно сказал:
— Мы повременим с походом, а когда придут Лешеки, вы выскажете свои суждения, а я выслушаю всех и выберу правильное.
Тотчас послали гонцов в лагерь, и люди снова расположились вокруг костров, но многие ворчали. Среди воевод ни один не хотел примирения, особенно Мышки, которые всех подстрекали против Лешеков, боясь, что те станут им мстить. Пястун молчал.
Прошёл день, и два дня, и три, но никто не являлся; ропот возрастал, и многие уже поговаривали, что Лешеки только хотели выиграть время и солгали старому бортнику.
Кое-кто из воевод и старейшин уже начали упрекать князя в том, что он дал себя обмануть, но он и на это не отвечал. Стали требовать, чтобы он отдал приказ выступать в поход, но князь сказал спокойно и кратко, что войска будут здесь стоять, пока он не прикажет им выступить.
На пятое утро на дороге, ведущей из лесу, показалась уже не маленькая горстка, а целая толпа Лешеков. Они несли свой стяг с изображением дракона, который развевался над ними. Посредине ехали
