— Вам незачем извиняться. Во всем виновата моя мать — это она столько раз меняла мужей. — Танзи криво улыбнулась. — Дядя Монти сейчас живет у нас, как вам известно. Мама волнуется, что «Балаклава» стоит пустая, вот я и приехала взглянуть, что и как. Дверь я открыла ключами дяди Монти. — Она достала их из кармана своего вязаного кардигана. — Мама забрала их у него.
— Вы могли бы захватить с собой мистера Бикерстафа, чтобы он сам взглянул, все ли в порядке в его доме, — заметил Картер. — Кстати, как он себя чувствует?
— Неплохо. Если бы я привезла его сюда, мне бы не удалось снова увезти его. Он бы просто заново поселился здесь, и все. Воспоминания о том, как он нашел покойника, его совершенно не пугают. Покойник не помешал бы ему вернуться в «Балаклаву». Гораздо меньше ему нравится жить у нас. Откровенно говоря, наш дом он терпеть не может… — Танзи вопросительно подняла брови. — Я как раз заварила чай. Хотите?
— Спасибо, с удовольствием.
Через несколько минут они сидели в кухне, за столом, друг напротив друга. Танзи взяла обколотый коричневый керамический глазурованный чайник и разлила чай в две чашки с разными блюдцами.
— Вы с сахаром пьете? Сахар я тут пока не нашла, но, по-моему, он где-то есть… — Она обвела взглядом грязный, заставленный посудой буфет и кухонные шкафчики.
— Нет, спасибо, я буду без сахара.
Теперь, рассмотрев девушку получше, Картер понял, что она красивее и гораздо хладнокровнее, чем показалось ему вначале. Резкость в ней, возможно, появилась от напряжения и от холода в доме.
Она обхватила чашку пальцами, словно хотела согреться. Руки у нее были маленькие, с аккуратными, чистыми, ухоженными ногтями. Они гораздо больше напоминали руки девочки, чем взрослой девушки. А ведь ей скоро исполнится девятнадцать лет, вспомнил Картер. О возрасте Танзи говорила Джесс.
— Вы уже были наверху? — спросил он.
— Нет еще. Мне и внизу неплохо. Здесь, конечно, беспорядок, но у дяди Монти всегда беспорядок. Он так привык.
— Когда-то, должно быть, дом был красивым, — заметил Картер, начиная разговор.
Неожиданно она откликнулась очень пылко:
— «Балаклава» и до сих пор красива! Очень красива! Ее нужно только слегка подремонтировать, обставить и как следует прибрать, но сам по себе дом просто замечательный! Я всегда его любила. Дядя Монти тоже его любит. Прекрасно понимаю его чувства. Вот мама не понимает. Думает, что «Балаклава» — просто развалина. А ведь дом буквально дышит историей!
Картер вспомнил слова Джесс Кемпбелл: у Танзи нелады с матерью.
— Вы, наверное, часто приезжали сюда в детстве?
Танзи кивнула. Дым от горячего чая спиралью поднимался к ее носу. Глаза утратили боевой блеск и затуманились от воспоминаний.
— Да, во время школьных каникул. Конечно, тогда еще была жива тетя Пенни, и дядя Монти был не таким немощным. Тетя Пенни следила, чтобы он не опускался. Но в конце концов даже она поняла, что жить с ним невозможно, и ушла от него. Мама любила тетю Пенни и страшно злилась на дядю Монти. После того как тетя Пенни его бросила, мама поссорилась с дядей Монти. После ссоры мы долго не приезжали в «Балаклаву». После ухода тети Пенни дядя Монти вроде как замкнулся в себе. Он скучал по тете Пенни и хотел, чтобы она вернулась, но догадывался, что она не вернется, — с грустью заключила Танзи.
Наступила неловкая пауза. Картер подумал: «Неужели Софи тоже ушла от меня потому, что со мной невозможно жить?» Он, конечно, был не лучшим мужем, да и его профессия не очень способствует семейной жизни. Работа всегда стояла у него на первом месте. Но потом Софи полюбила другого. Как ни странно, если бы Пенни Бикерстаф тоже полюбила другого и снова вышла замуж, Монти не пришел бы к выводу, что во всем виноват только он. Но она больше никого не встретила; а Монти живет с мыслью, что он сам оттолкнул от себя любимую женщину.
Танзи первая нарушила молчание. Картер вздрогнул, но обрадовался. Видимо, Танзи тоже на время погрузилась в свои мысли.
— Когда тетя Пенни умерла, мама долго уговаривала дядю Монти пойти на похороны, но он не захотел, — отрывисто продолжала девушка. — Правда, мама — совсем не дипломат. Как назло, она все время говорит дяде Монти не то, что следует. Он страшно злится на нее, и я его понимаю, — прибавила Танзи, не выказывая особой верности матери, зато, скорее всего, не греша против истины. — Тогда они еще раз крупно поссорились.
— Наверное, при жизни миссис Бикерстаф дом находился в гораздо лучшем состоянии — когда она еще жила здесь, — заметил Картер.
Танзи поджала губы:
— Честно говоря, даже при ней состояние «Балаклавы» нельзя было назвать прекрасным. Конечно, дом выглядел получше, чем теперь! — Она обвела рукой кухню. — Правда, для них двоих дом был слишком велик, и, по-моему, тетя Пенни просто выбивалась из сил. Помогала ей только одна местная жительница — она иногда кое-как мыла полы и пылесосила первый этаж, и все. Они и тогда решили, что им для жизни хватит лишь нескольких комнат. Они пользовались кухней, гостиной, столовой, одной спальней на втором этаже и ванной комнатой. Остальные комнаты держали закрытыми, и там все постепенно гнило и разрушалось. Бывало, в детстве мы с Гэри часто ходили наверх и играли там.
Картер удивленно нахмурился:
— С Гэри Колли?
Танзи покраснела:
— Да… Он старше меня, и все же тогда мы оба были детьми. Мы очень дружили. Он держал двух пони. Я часто приходила к ним на ферму, и Гэри позволял мне покататься по их загону. Он всегда шел или бежал рядом со мной — чтобы поймать меня, если я вдруг упаду. Мама задирает нос перед Колли, а мне они нравятся. Знаете, они очень добрые — по-своему, конечно.
— А Снеддоны? У них ведь, кажется, две дочери?
Танзи кивнула:
— Да, но с ними я была не очень хорошо знакома. Их дочери старше меня; им не нравилось играть с маленькой девчонкой. Миссис Снеддон очень милая. Помню, однажды мы с мамой зашли к ним на ферму — кажется, чтобы поговорить насчет «Балаклавы». Мама очень переживала за тетю Пенни. Миссис Снеддон угостила нас чаем и кексами с глазурью — на каждом была разная! Я отлично помню тот день; мне показалось, что она угостила нас по-королевски. Моя мать ничего не пекла — и сейчас не печет. — Танзи скривила губы в подобии улыбки. — Пит Снеддон мне не очень нравится. Он всегда казался мне суровым. Вот и в тот раз, когда мы пили чай, он вошел в кухню и сказал: «Недоумки хреновы, да оставьте вы старика и старушку в покое!» Он имел в виду дядю Монти и тетю Пенни. Миссис Снеддон запретила ему так выражаться при ребенке. После этого мы ушли. Мама сделала Снеддону выговор и утащила меня. Больше мы к ним не ходили.
Картер поставил пустую чашку.
— Пожалуй, схожу-ка я на второй этаж, — сказал он, вставая на ноги.
— Я с вами. — Танзи вскочила, наверное, радуясь поводу положить конец воспоминаниям детства.
Они поднялись по широкой лестнице и остановились у витража.
— Правда, замечательно? — спросила Танзи. — А здесь… — она показала на заколоченное окно напротив, — был витраж «Иаиль и Сисара»,[2] но года два назад, как-то ночью, в грозу, на дереве обломилась ветка и разбила окно. Я до сих пор отлично помню витраж. Сисара спит, а Иаиль подкрадывается к нему с колом от шатра и молотом. Мне, правда, всегда больше нравилась бедная Иезавель, а вот Гэри предпочитал Сисару. Он очень горевал, когда витраж разбился; сразу прибежал сюда и даже попытался склеить кусочки, а когда ничего не получилось, заколотил окно.
— Странно, что хозяева усадьбы выбрали столь… странные сюжеты для витражей, — заметил Картер, думая, что Гэри Колли не очень-то искусный плотник. Разбитое окно он заколотил точно так же, как, наверное, заколачивал дыру в изгороди свинарника, о которой он рассказывал Джесс. — Здесь бы органично смотрелся витраж с изображением найденного в «Балаклаве» покойника…
Танзи дернулась, и Картер сразу пожалел о своих словах. Должно быть, девушку очень огорчало
