Гай Давенпорт. Татлин!
Татлин, ироничный Татлин, выставляет конструктивистские работы в Народном Музее Декоративных Искусств. У каждого входа с плакатов смотрит лицо Ленина. Лицо Ленина и среди экспонатов внутри.
С потолка свисает летательная машина. Больше всего она похожа на ископаемый скелет птеродактиля. Тем, кто видел леонардовы наброски тосканского орнитоптера сепией, машина напоминает именно его.
Ленин, воздевающий кулак на фоне трепещущих красных флагов, — вот что видим мы, входя в первый зал с экспонатами.
Затем — планёр, крылья разлетелись от стены к стене.
Кто–то видел самого Татлина, переходившего от одной двери к другой в своей рабочей робе, которая открывается и закрывается двумя рядами металлических зубцов, смыкающихся вместе, когда он скользит вдоль них коклюшкой.
Его глаза — насмешливые, умные, голубые.
В каталоге говорится, что машина — для того, чтобы на ней летали рабочие, как на птице.
Вокруг планёра — чертежи его деталей, рисунки разных стадий его сборки, вид спереди, вид сбоку, поперечное сечение. Большинство надписей — под прямым углом к горизонтали, поэтому чтобы прочесть, нужно наклонять голову.
Здесь неуместно продолжать обсуждать заметки М. Н. Рютина о товарище Сталине — множество страниц, размноженных на мимеографе, которые, как утверждают знающие люди, предвещают перемену.
 |
Слово «Конструктивизм», произносит кто–то, уже неверно употреблять, говоря о стиле Татлина, однако в каталоге объясняется, что конструктивизм — это марксизм–ленинизм в искусстве, это общий визуальный опыт Социалистического Государства Рабочих.
Там есть интересные рисунки извилистых параллельных линий, разветвляющихся вокруг схем планёра, точно древесные волокна вокруг сучка. Это воздушные потоки. Есть и стрелки, указывающие их направление.
Фотография Ленина, подписывающего за столом бумаги, висит над выставленным конструктивистским комплектом шахмат и вазами. Как же много приходилось ему работать!
Летательная машина похожа на птицу, сбросившую все оперение и плоть. Вместо тела у нее — проволочная колыбель или сани с набором распорок, крепительных планок и рычагов, в которую нужно ложиться. Видно, на какие педали нажимать, куда просовывать руки, чтобы управлять крыльями.
Татлин, говорит товарищ Корнелий Зелинский в каталоге, принял Революцию с самых первых октябрьских дней.
Задумчивый бюст Ленина, подпертый глубокими тенями, наблюдает за летательной машиной.
Она называется «Летатлин», «Глайдер». Ее название любопытно включает в себя имя создателя, будто заговор судьбы.
Это не
Мы должны разбить ту стеклянную стену, которую Сократ с Аристотелем воздвигли между природой и милым сладострастием пытливого ума.
Гераклит видел, что все вещи, борющиеся друг с другом, будто атлеты, покрасневшие от пыли, на самом деле дополняют друг друга, видел, что всё, за исключением времени, впадает в свою противоположность, не теряя ни энергии, ни материи, всё танцует от одной формы к другой.
 |
Разве Нильс Бор не обнаружил свои сцепленные атомы у Демокрита?
У Хлебникова бывали дни, когда он жил среди солутрийских кремниевых орудий и оленьих повелителей Гилеи. Скульпторы учились у резчиков стел Гондураса. Пикассо был доисторичен, Корбюзье отражал грациозность окна и стены, позабытую после глинобитных деревень Анатолии. Бранкузи весь — от Киклад, от йоруба, от Сент–Ашула.
Татлин же вернулся к Дедалу.
Татлин — профессор Керамики в Институте Силикатов. К тому же он — художник, инженер, теоретик.
Он конструирует множество вещей. Мебель, одежду, всевозможную утварь — целый новый стиль в искусстве. Здания, памятники. И летательную машину. На нее смотрят два матроса и ухмыляются.
Женщина в туфлях без каблуков, награжденная, на груди — Орден Ленина второй степени, Герой Народа, тоже смотрит на нее. Поджала губы. Подалась на дюйм вперед. Обхватила себя за локти.
Лицо Ленина смотрит сквозь летательную машину с восьмифутового плаката.
В наше время это историческое старое здание с итальянскими стенами и вощеными полами — Пушкинский Музей. Высокие окна завесили богатыми красными портьерами, поэтому свет внутри — янтарный. Здесь хранятся трогательные реликвии поэта и его России, множество книг в красных и золотых переплетах. Много картин как русских, так и европейских. Желтые перчатки поэта.
Украинской вышивки, вдохновленной Агитпропом, больше нет, супрематистских плакатов из одних зигзагов и полукругов, портретов самовлюбленных поэтов, выполненных в яростнвх цветах и неожиданных углах футуризма. Их тоже нет.
Все роскошно, как романовское пасхальное яйцо, и в культурные пределы входишь с уважением, с легкой печалью, с благоговением.
Первым делом видишь картину: Ленин вздымает кулак на фоне ненастного неба.
О красные дня октября!
У
