Эйдан улыбнулся:
— Не собираюсь трезвонить о них раньше времени.
— Если эта тайна заставляет тебя улыбаться, то можешь хранить ее до самой гробовой доски с моим благословением.
Эдвард отнюдь не выглядел таким восторженным, но его сузившиеся глаза не могли испортить Эйдану настроение. Он усмехнулся, усаживаясь в кресло.
— И, — продолжал Гарри, — если этой твой секрет связан с бизнесом, пожалуйста, подари мне долю в качестве предсвадебного подарка. Я ни в коей мере не сочту это сентиментальным жестом.
— Заметано.
Кузен хлопнул в ладоши.
— Ну что ж, пойду переодеваться. Через час мне нужно позировать для портрета.
Эйдан изумленно вскинул брови:
— Для какого же?
— Для свадебного, разумеется. Мне кажется, ваша матушка шептала что-то насчет голубок, грациозно поднимающих его в ту минуту, когда нас с невестой будут представлять за завтраком.
— Господи помилуй, старик, — выдавил Эйдан, представив стайку паникующих птиц, запутавшихся в веревках и затоптанных испуганными гостями. — Ты, должно быть, шутишь.
— Ваша матушка настаивает, а я не настолько храбр, чтобы не повиноваться ей. А ты?
Эйдан содрогнулся, представив миссис Йорк, планирующую его свадьбу. Слава Богу, если дело дойдет до женитьбы на Кейт, все, вероятнее всего, будет тихо и скромно. Хотя, с другой стороны, его матери просто неведомо, что это возможно. Ей нужен размах!
— Бедняга Гарри, — сказал Эйдан, когда кузен ушел. — Мама мстит за поспешную свадьбу Мариссы, полагаю. Интересно, она и вправду заказала ту золоченую карету, о которой говорила?
— И попыталась незаметно подсунуть мне счет, — усмехнулся Эдвард. — Но я разоблачил ее. Ты не ответил на мое последнее письмо, Эйдан. Почему?
Тот растерянно заморгал от такой резкой смены темы.
— Извини. Я уезжал.
— В Кингстон-апон-Халл, не так ли?
Эйдан попытался сохранить серьезное лицо. В конце концов, это серьезно. Кейт — замужняя женщина. Но уголки губ помимо воли приподнялись в улыбке.
Брат настороженно взглянул на него:
— Послушай, расскажи мне все.
— Она оставила своего мужа.
Эдвард резко выпрямился:
— Когда?
— Давно. Я имею в виду, что Кейт вернулась в Англию без него.
— Но у нее все равно есть муж, — напомнил брат.
— Не надо все время твердить об этом! — Эйдан повертел шеей и закрыл глаза, потом положил голову на подголовник кресла. — Я это знаю.
— Тогда о чем ты думаешь?
— Пойми: она снова моя, и я не в силах этого постичь. Эдвард, я не чувствовал себя таким счастливым с тех пор, как попрощался с Кейти много лет назад.
Когда брат не ответил, Эйдан открыл глаза и увидел, что тот хмурится.
— Ты так никогда и не рассказывал мне, что же у вас произошло.
Он пожал плечами, словно это не имело значения.
— Я в свое время попросил ее руки, но ее отец отказал мне. Ты же в курсе дела.
— Но это не все. Порой в пьяном забытьи ты говорил еще кое-что…
Эйдан прокашлялся.
— Мы поссорились. Наговорили друг другу всяких обидных слов. Но теперь это уже не важно. Прошло целых десть лет.
— Эйдан…
Он не дрогнул. Не отвел взгляда от брата. Тот может называть его дураком, если хочет. Ради Кейт он готов на все.
В конце концов Эдвард лишь покачал головой:
— Ладно, не буду зря сотрясать воздух.
— Правильно решил.
Брат засмеялся, лицо его наконец расслабилось.
— Уверен, ты все равно сделаешь по-своему. Как всегда.
— Помнишь, как я говорил тебе, что собираюсь жениться на Кейти?
— Да. А я уверял тебя, что ты еще слишком молод для такого шага.
— А я обвинил тебя в том, что ты просто циник, который ничего не знает о любви, старый холостяк.
— Мне было всего двадцать шесть.
Эйдан улыбнулся:
— Почтенный возраст. Большой жизненный опыт. Но на следующий день ты все-таки дал мне свое благословение.
— Мать вступилась за тебя.
Он этого не знал. Эйдан вскинул голову:
— В самом деле?
— Она сказала, что не надо тебя отговаривать. Что ты искренне ее любишь. Что нашему отцу было всего двадцать два, когда он сделал ей предложение, и что они горячо любили друг друга до самой его смерти.
— Что ж! — Эйдан снова скрестил лодыжки, потом поставил ноги на пол и сел прямо. — Мать всегда обожала хорошую мелодраму.
— Она хотела, чтобы ты был счастлив.
Эйдан потер рукой шею, взъерошив волосы на затылке.
— А то, что произошло потом… Она опасалась причинить тебе еще больше боли.
— Знаю. Я никогда и не думал, что это было намеренно. Просто ее сентиментальность и экзальтированность взяли верх над любовью ко мне.
— Извини, но ты не прав.
От неодобрения в голосе брата его лицо вспыхнуло.
— Ты не знаешь, к чему это привело.
— Почему ты так думаешь?
Эйдан отвел взгляд, устремив его в дальний угол комнаты, лишь бы не встречаться с его глазами. Конечно, Эдвард слышал сплетни и пересуды. А в первые годы он, вероятно, своими глазами видел его распутство и пьянство.
— Но я сам решил извлечь пользу из выдуманной нашей матерью легенды. Молодой человек, горько переживающий смерть возлюбленной. Герой с разбитым сердцем, нуждающийся в утешении. Но когда узнал, что это она разболтала мои тайны… Было таким облегчением ненавидеть еще кого-то, помимо себя самого.
В наступившей тишине было слышно только потрескивание огня. Искры отрывались от языков пламени и медленно уплывали вверх, в дымоход.
— Неужели ты не можешь простить ее? — тихо спросил Эдвард.
— Я уже давно это сделал.
— Не уверен, что мать знает, Эйдан.
Да, скорее всего это так и есть. Он примирился с ее поступками, но со своими — никогда. Ведь он сам во многом виноват. Размышляя над этим, Эйдан вдруг заметил кресло в небольшом алькове рядом с угловым окном. Какой-то серый куль на нем… что это еще там такое?
— Это кто же там? Неужели тетя Офелия?
