— Нет.
Он взял лампу за ножку и швырнул ее об стенку. Лампа разлетелась на куски.
— А теперь заткнись
Притихшая, с испуганными, полными слез глазами, Мэрион смотрит на мужчину в плетеном кресле. Розовыми, пухлыми пальцами мужчина держит остов разбитой лампы. Зловещий человек. Смотрит на нее в упор, и она не находит в себе сил, чтобы встать и выйти из комнаты. Мужчина рычит:
— Дегенератка. Чертова англичанка. Дура. Слышишь меня? Плачь, плачь. Ты сделала то, за чтобы я вообще убил бы любого. Шлюха-интриганка. Слышишь, что я сказал? Я сказал, что ты шлюха- интриганка.
— Не говори со мной так, пожалуйста.
— Это письмо обойдется тебе в хорошенькую сумму денег. Слышишь? Денег. Если ты еще раз напишешь моему отцу, я тебя задушу.
— Прекрати, ради Бога.
— Я в полном бешенстве. Чтобы такое творилось у меня дома. Только этого не хватало. Мне хочется разгромить этот дом. И все, что в нем находится, я превращу в щепки. И тогда у тебя не будет дома. Ты окажешься в канаве. И там твое место. Черт бы побрал твоего хама-отца, грубиянку-мать и титулованного стукача — твоего дедушку. Знаешь, кто они? Нежизнеспособные отбросы общества.
— Пожалуйста, прошу тебя, прекрати.
— Убирайся.
— Пожалуйста, Себастьян.
— Убирайся, черт тебя побери. Слушай, что я тебе говорю, убирайся или я придушу тебя прямо тут.
— Почему ты стал таким?
— Ты меня таким сделала. Именно ты.
— Нет, не я. Ты не можешь меня в этом обвинять. Я сожалею, что написала твоему отцу. Я сожалею об этом.
— Убирайся.
— Неужели ты не видишь, что я раскаиваюсь? Неужели ты ничего не видишь?
— Ни черта я не вижу. Я сумасшедший и слепой. Я свихнулся.
— Пожалуйста, прекрати. Прошу тебя, Себастьян, прекрати.
Мэрион прошла половину комнаты по направлению к извивающемуся в кресле, скалящему зубы, размахивающему руками человеку.
— Не подходи ко мне! Убирайся! И зачем только я притащился в эту чертову страну? Я пропал, пропал. Пропал навсегда. Здесь не смог бы жить даже проклятый богом змий. Никто не может здесь жить. Меня достали. Со всех сторон. И достают постоянно. Что вы все хотите сделать со мной? Покончить со мной навсегда? Почему я должен страдать? Почему? Почему бы тебе не заткнуться и перестать твердить о работе, учебе, работе? Я не собираюсь работать. Никогда. Письмо обойдется тебе очень дорого. Черт тебя побери!
— Неужели ты не в состоянии понять, что я сожалею о своем поступке? Я и не собиралась ему писать. Но неужели ты не понимаешь, что сам вынудил меня?
— Двадцать тысяч фунтов. О Боже!
— Ты оставлял меня день за днем в этой страшной дыре. Без газа, горячей воды, туалета, с протекающей крышей. Это я должна была злиться и огорчаться. Но разве я так себя вела?
— Ради Бога, хватит. Не хочу этого слышать. Немедленно замолчи. Из-за тебя я лишился наследства.
— Ты бы еще не скоро его получил.
— Заткнись. Я сам знаю, когда бы я его получил.
— Ты получишь его через много лет.
— Ты-то жива. Ты не мертва. И не больна. Неужели ты не могла подождать еще год?
— Я не так уж хорошо себя чувствую. К тому времени мы уже умерли бы. И Фелисити, ведь она — твоя. Подумай о ней.
— Не хочу ничего этого знать. Забирай все. Забирай. Я сыт по горло, и, клянусь Христом, я разнесу сейчас этот дом. Выбью окна. Превращу в груды камней. Чтобы он мне не мешал. Где моя чертова голова? Где?
— Здесь на плите.
— Не хочу больше ничего. Ничего. О, Боже. Если честно, мне нужно развлечься. Не могу больше мириться с этим. Забудь обо мне, оставь меня сегодня в покое, потому что, если меня не оставят в покое, — мне конец.
— Кастрюли в столе.
— Спасибо.
— У нас есть две головки лука и одна морковь, если хочешь — положи их в бульон.
— Спасибо.
— Я вбросила пятипенсовую монетку в газовый счетчик.
— Ладно.
— Я помогу, если хочешь.
— Хорошо. Чеснока не осталось?
— Мне попадался один зубок в верхнем ящике.
Мэрион стоит, сложив руки на груди. Нервничает. Предается отчаянию. Обходит его стороной, садится на стул и смотрит на темнеющее небо и на капли дождя, барабанящие по оконному стеклу. С грохотом орудует кастрюлями. Нож впивается в поверхность стола, а голова скрывается в бульоне. В ящиках кухонного стола я нахожу засохшие, сморщенные овощи. Немного спокойствия. Только немного. Мне бы хотелось на несколько деньков оказаться в деревне, чтобы понаблюдать, как коровы щиплют траву.
— Мэрион, я выскочу на минутку. Тебе что-нибудь принести?
Не реви. Ради всего святого, не реви. Я вернусь через минутку. Успокойся. Так тебе ничего не надо?
— Нет.
Упокойтесь в бозе, джентльмены-весельчаки. Все дело времени. Опять идет дождь. И снова холодно. Пропустить еще стаканчик. Мне нужно выпить, чтобы успокоить нервы. Мне следовало бы стать фармацевтом; бальзам «Никогда» — изобретение Дэнджерфилда — самое популярное лекарство в мире. Реклама по всей Ирландии. Избавляет от денег и помогает сохранить, чувство собственного достоинства тем, у кого его нет.
Он быстро выходит на улицу, заходит в бар и стоя выпивает большую кружку темного пива. Заказывает еще одну и усаживается возле камина. Забрасывает ногу на ногу и внимательно рассматривает дыру в каблуке; ступни ног согревает приятное тепло, а «коричневая настойка» помогает забыться. Бедная Мэрион. Не такая уж она плохая. Но голова ее забита фантасмагорическими идеями. И осталось ли в ней еще место для любви? Думаю, что при нынешних обстоятельствах лучше затаиться и ждать, пока тучи развеются. Ну и достанется же мне от предка.
А теперь мне пора вернуться к бараньей голове. Глаза. Я люблю есть глаза. Бульон отдам Мэрион. Она должна штопать мои носки и стирать рубашки. Все могло бы быть иначе. Я не должен распускаться. Может лопнуть сосуд в мозгу, и я скончаюсь в ужасных муках. Каждому хочется отхватить обе стороны медали: и деньги, и любовь. Мне досталась только любовь — и все пошло наперекосяк. Пятьдесят граммов масла. Толкаю дверь крошечной лавчонки.
— Доброго вам вечера, сэр.
— Добрый вечер.
— Прекрасный вечер. Похоже, что такая погода еще постоит.
— Да.
— Веет ветерок. Лучшей погоды не приходится и желать.
— Не приходится и ждать.
— Я бы хотел купить пятьдесят граммов масла.
