Вжик-дон-н!
Кордак’ сделал ложный выпад и тут же нацелил убийственный удар сбоку в голову Феллону. Тот пригнулся, и рапира просвистела над ним и перерубила бронзовую стойку лампы-торшера. Лампа с дребезгом запрыгала по полу, а сама стойка повалилась со страшным грохотом.
Дон-дзинь!
Они кружили и кружили. Один раз Феллон оказался лицом к двери, в которой стояла Гази, и воспользовался моментом, чтобы крикнуть ей:
— Слушай, Гази, уйди отсюда! Ты нас отвлекаешь!
Она не обратила на него внимания, и дуэль продолжалась. Неожиданно обрушив на Феллона град ударов, Кордак’ прижал его к стене. Последний выпад должен был вспороть живот землянину, но Феллон отпрыгнул в сторону, и острие клинка Кордак’а пронзило единственную в комнате картину: дешевую копию известного полотна Маш’ира «Заря над Маджбуром». Воспользовавшись тем, что рапира Кордак’а застряла в штукатурке, Феллон рубанул по противнику справа, но тот подставил под меч одеяло, выдернул рапиру из стены и снова оказался лицом к Феллону.
Дзинь-вжик!
Феллон в очередной раз взмахнул мечом, но Кордак’ парировал, и удар пришелся в перевернутый столик.
Феллон чувствовал, как кровь гулко стучит у него в висках. Его движения замедлились, как будто ему приходилось преодолевать сопротивление воды. Впрочем, он видел, что Кордак’у было не легче.
Тинк-бам!
Бой продолжался и продолжался, и через некоторое время противники измотались настолько, что едва могли поднять мечи и только стояли и злобно смотрели друг на друга. С интервалами секунд в десять то один, то другой находил в себе достаточно сил, чтобы сделать выпад, который неизменно парировался противником.
Динг-дзанг!
Феллон выдавил из себя:
— Мы… слишком равны!
Голос Гази объявил:
— На самом деле вы оба просто трусы и боитесь приближаться друг к другу.
Кордак’, еле дыша, выкрикнул:
— Дорогая, не хочешь поменяться со мною местами — попробовать, каково это?
— Вы оба просто смешны, — сказала Гази. — Я думала, один из вас убьет другого и тем разрешит все мои проблемы. Но если вы плясать намерены весь день и махать мечами…
Феллон сумел выговорить:
— Кордак’, по-моему… она подталкивает нас… чтобы насладиться видом крови… за наш счет.
Они покружили еще несколько секунд, пыхтя как локомотивы. Потом Феллон сказал:
— Как насчет того, чтобы закончить? Похоже, ни один из нас… не может одолеть другого… в честном бою.
— Ты сам начал, так что, если кончать намерен… я, как разумный человек… согласен.
— Решено.
Феллон отступил назад и вложил меч в ножны, но не до конца — на тот случай, если Кордак попробует нанести предательский удар. Кордак’ подошел к стенной нише у двери и вложил меч в ножны, которые висели там на вешалке для одежды. Он посмотрел на Феллона, чтобы убедиться, что его рапира убрана целиком, и только после этого оторвал руку от рукояти своей. Потом он снял меч в ножнах с вешалки и понес его в спальню.
Прежде, чем он добрался до нее, Гази возмущенно развернулась и вошла туда первой. Феллон упал в кресло. Из спальни донеслись сердитые голоса. Потом Гази снова появилась, уже в шали, юбке, сандалиях и с сумкой, в которой лежали ее вещи. Следом за ней вышел Кордак’, тоже одетый и застегивающий перевязь с рапирой.
— Мужчины, — сказала Гази, — кришнаиты они или земляне — это самые отвратительные, трусливые и беспомощные твари во всем животном царстве. Не вздумайте искать меня, вы оба, ибо видеть мне противно ваши рожи. Прощайте навсегда!
Она хлопнула дверью. Кордак’ расхохотался, упал в другое кресло и устало вытянулся.
— То был самый трудный бой мой со времени Таджрошского сражения в войне Джунгавской, — сказал он.
— Хотел бы знать я, что так взбесило даму нашу. Она кипела, как ливень летний над Квебесскими холмами.
Феллон пожал плечами.
— Иногда я тоже не уверен, что понимаю женщин.
— Ты завтракал?
— Да.
— Ха, это объясняет успех твой. Когда бы бился я не на пустой желудок, совсем другой расклад имели б мы, и с легкостью такою отделаться тебе не удалось бы. Пойдем на кухню — поджарю я яиц.
Феллон покряхтел, поднялся на ноги и пошел за Кордак’ом на кухню. Там он обнаружил, что хозяин дома снимает с полок провизию, в том числе и большой кувшин фалатского вина.
— Немного рано для того, чтоб налегать на квад, — сказал капитан, — но фехтование — тяжелая работа, так что, не повредит глоток-другой вина нам, чтоб возместить утерянную влагу.
После нескольких кружек вина, Феллон, сильно подобрев, сказал:
— Кордак, старина, не могу даже найти слов, как я рад, что не убил тебя. Таким, как ты, и должен быть настоящий мужчина.
— Взаимно, друг Антане, ты выразил прекрасно то, что и я сказать хотел. Почел бы я за честь считать тебя среди друзей своих, и лучшего товарища едва ль нашел бы я и между соплеменниками.
— Давай выпьем за дружбу.
— Да здравствует дружба! — воскликнул Кордак’, поднимая кружку.
Выпив, он поставил ее и испытующе посмотрел на Феллона.
— Раз уж речь зашла о дружбе, мой петушок, поскольку ты — когда не распален ты ревностию жгучей — весьма разумен и не склонен к болтовне, а также служишь под моим началом — короче, позволю сделать я намек, а ты уж поступай, как знаешь.
— О чем ты?
— Достигли вести нас, что завоеватель варварский, гуур Кваата, выступил, в конце концов. Известие пришло с биштарской почтой вчера за час, быть может, до того, как я отправился к тебе. К тому моменту он не переходил еще границу, но вполне могла прийти уже и эта новость.
— Это, наверное, означает, что гвардия?…
— Ты предвосхищаешь мои мысли. В порядок приведи дела свои, поскольку в любой момент приказ получен может быть о выступлении. А теперь пора в казарму мне, где придется, несомненно, потратить день на заполнение бумажек. Еще один чудовищный обычай! О, если бы родиться довелось мне столетий несколько назад, когда письма искусство было редким, и солдатам приходилось носить в уме приказы и, вообще, все то, что было нужно знать.
— А кто будет следить за порядком в городе, если вся гражданская гвардия отправится на фронт?
— Вся гвардия не отправится. Останутся ветераны, новички и резервисты, которым предстоит работать и за всех тех, кто уйдет. Мы, командиры рот, сражаемся с министром, перевести который хочет тех из гвардейцев, кто боеспособней, на службу в…
— В Сафк? — подсказал Феллон, когда Кордак’ умолк посреди фразы.
Капитан икнул.
— Я говорить не стал бы, когда б не оказалось, что тебе уже известна подробность эта. Но как узнал ты?
— Сам знаешь — слухи. Но что там внутри?
— Вот этого раскрыть я не могу, не обессудь уж. Одно скажу, однако: в сей древней башне скрыто
