же сможете это сделать», — улыбнулась Дмитриева.
Она держалась так, как будто ей никакого дела до нас не было, как будто она хотела сказать:
«Я сделала для вас достаточно. Теперь действуйте самостоятельно».
Я был потрясен. Всем своим видом Дмитриева показывала, что не хочет больше с нами знаться. Она повернулась к нам спиной. От нее так и веяло холодом и отчужденностью.
Мы с матерью переглянулись. «Черт побери», — подумал я. — «А мама считает эту женщину своей подругой!» Мы к этому времени еще не успели зарегистрироваться, и поэтому к нам быстро подошла полная женщина в сестринской форме и прижала меня к себе. «Ты что, один здесь?»
«Это мой сын», — сказала мать, потянув меня в сторону.
«Детей здесь обслуживают отдельно. Ему не нужно стоять в очереди. Сейчас мальчик пойдет со мной. А когда он проснется, вы получите его обратно. Но сначала вам и вашему сыну нужно зарегистрироваться».
Она смеялась и подталкивала меня вперед. Я оглянулся на мать — она успокаивающе помахала мне.
А потом я увидел Людмилу. Я проходил мимо нее, и она смотрела на меня.
«Спокойной ночи», — вежливо сказал я.
«Кто это?» — спросила сестра.
«Подруга моей мамы», — ответил я.
«Ее дом тоже разбомбило?»
«Мы жили в одном доме» «Ну хорошо. Завтра утром вы все увидитесь снова».
Она вела меня к дверям мимо стоящих в очереди людей, мимо стола, у которого такие же сестры разливали суп. Поодаль от стола стояли мужчины в форме вермахта и несколько мужчин в пальто. Взгляд у них был такой же равнодушный, как у Дмитриевой. Казалось, их ничто не интересует. Но у меня было ощущение, что они очень внимательно наблюдают за нами.
«Когда я вырасту, я тоже стану эсэсовцем», — кивнул я на стоящих позади стола людей.
«Где ты видишь эсэсовцев?» — спросила сестра, подталкивая меня к выходу. — «Все эсэсовцы — на фронте».
«Не такой уж я дурак», — усмехнулся я. — «Разве вы не видели у них под пальто эсэсовской формы?»
Мною овладело какое-то непонятное возбуждение. Меня так и подмывало рассказать этой тетке все. Интересно, что произойдет потом?
«Я еврейская свинья, маленькая еврейская свинья, и если бы янки нас сегодня не разбомбили, я бы все еще торчал в этой аристократической квартире. И никогда бы сюда не попал, если бы не бомбежка».
Внезапно она остановилась и внимательно поглядела на меня. События этой ночи вконец измучили меня, и я не помнил, подумал ли я об этом или сказал это вслух. Что бы она сделала в таком случае? Может, она схватила бы меня за шиворот и потащила к гестаповцам? А может — и нет. Эта тетка казалась такой добродушной!
«Ты какой-то странный. Уж не свихнулся ли ты часом? Если начнешь реветь, я отправлю тебя обратно в очередь. И ты будешь стоять там до посинения».
«Или до пожелтения», — ухмыльнулся я.
«Почему — до пожелтения?» — раздраженно спросила она.
«Потому что шестиконечная звезда — желтая», — мысленно ответил я, но вслух сказал, пожав плечами:
«Да просто так».
«Немецкий мальчик не должен плакать. Во всяком случае, не показывать своих слез».
При этом у самой сестры повлажнели глаза и задрожали губы. Неужели она жалеет меня?
«Если кому-нибудь бывает плохо, лицо у него желтеет», — пояснил я.
Она растерянно взглянула на меня. Потом прижала меня к себе. «Боже мой», — вздохнула она, — «я желала бы для тебя совсем другого детства».
Она толкнула дверь, и я очутился в довольно большом помещении. На полу лежали матрацы и куча сложенных одеял.
«Дети получают молоко и гороховый суп, а кто будет пукать, получит по заду», — попыталась пошутить она.
Я подошел к одному из матрацев. Я так устал, что, наверное, смог бы спать стоя.
«Нет-нет», — поняла она мое желание. — «Сначала помойся и почисть зубы».
Она показала на дверь в противоположной стене.
«У меня нет зубной щетки», — угрюмо сказал я. Настроение у меня было отвратительное.
«В таком случае можно почистить и пальцем», — не унималась она. — «А ну, марш мыться! И сними с себя одежду. Я принесу тебе полотенце».
Она вышла, оставив дверь открытой. Когда она вернулась, я все еще стоял на прежнем месте.
«Я уже почистил зубы. Пальцем», — сказал я.
Она была неумолима.
«Разденься и повесь одежду на крючок».
Я не трогался с места. Наконец она поняла.
«Вот в чем дело! Ты стесняешься! Ладно, я выйду, а ты мойся. Когда будешь готов, я приду опять и дам тебе поесть. А потом ты ляжешь спать. Ну давай, пошевеливайся!»
И с этими словами она скрылась за дверью.
«Никогда не снимай штаны в присутствии чужих людей», — сказала однажды мать. — «И в туалет старайся заходить тогда, когда там никого нет. Иначе все сразу сообразят, кто ты».
Я торопился изо всех сил. Когда она вернулась, я уже кончил мыться и снова одевал пальто.
«Пальто можешь снять. Сверни его и положи под голову вместо подушки».
Она подвела меня к лежащему у самой стены матрацу. Рядом с матрацем уже стояла миска с едой.
«Ешь», — сказала она.
«Не хочу», — отрицательно покачал я головой. — «Я очень устал и хочу спать».
«Съешь хотя бы пару ложек».
Возражать я не стал и начал есть. А она смотрела на меня повлажневшими, полными участия глазами. Потом легко погладила меня по голове и вышла.
В зале были дети. Много детей. Пожалуй, я был здесь самым старшим по возрасту. Некоторые лежали на матрацах, другие носились взад и вперед, играли в футбол, свернув в узел старое одеяло, и при этом орали как сумасшедшие. Раньше я и не представлял, что смогу заснуть при таком адском шуме.
Я попытался заснуть. У меня была привычка — когда я не мог заснуть, то начинал тихонько покачиваться, как на пароходе. Поэтому я не сразу заметил, что кто-то трясет меня и пытается поднять с матраца. Я закричал так, как будто меня резали. Мать (это она трясла меня) зажала мне рот.
«Мы должны идти», — прошептала она и громко прибавила: «Может быть, мы застанем дома тетю Лону. На какое-то время она может нас принять».
«Ради этого не стоило вам будить мальчика, фрау Гемберг».
Позади матери стояла «моя» сестра. «Симпатичный паренек, похож на итальянца. Ты итальянец?»
Она улыбнулась, и я почувствовал, как задрожала рука матери. «Знаете, у своей тети ему будет лучше — там обстановка более привычная. И спать он там сможет до позднего утра».
«Если снова не начнется тревога».
Сестра все еще улыбалась.
«Ну хорошо, идите. Наверное, это будет самое правильное».
Она вдруг наклонилась ко мне:
«А вступать в СС пока погоди, ладно?»
Как-то сразу посерьезнев, «моя» сестра долгим, внимательным взглядом посмотрела на меня. Потом снова погладила меня по голове и скрылась за дверью.
