фотографии известных киноактеров — Сары Леандер, Густава Фрелиха, Марики Рекк, Генриха Жоржа и Кристины Зедербаум.
Кэте Нихоф вернулась со старомодным эмалированным кофейником.
«А тебе я дам лимонад и пирог с творогом», — обратилась она ко мне.
Она налила кофе матери и себе. Заметив, что я рассматриваю фотографии на стене, она объяснила:
«Это мои любимые артисты».
Потом показала на фотографию молодой светловолосой женщины:
«Ее звали Рената Мюллер. Она умерла. Говорят, от воспаления легких».
Она снова ушла куда-то и принесла лимонад, кусок пирога и бутерброды.
«Твоя мама, наверное, тоже хочет есть».
Я рассмеялся — слово «мама» она произнесла как-то чудно, по-особому выделяя первый слог. Я смеялся и не мог остановиться. Мать неодобрительно поглядела на меня.
«Не сердитесь на него», — сказала Кэте Нихоф. — «Я веду себя точно так же, когда мне хорошо. А тебе ведь хорошо, правда?»
Мне и в самом деле было хорошо.
Обе женщины уютно пили кофе. Мать за обе щеки уплетала бутерброды с колбасой. А я тем временем пошел к охраннику и отнес ему чашку черного кофе и бутерброд. Бутерброд, похоже, не удивил его. Зато он с видимым удовольствие пил кофе, отхлебывая его маленькими глотками и наслаждаясь ароматом.
«Господи, кофе, настоящий кофе! Ай да Нихоф, вот молодчина!» — одобрительно приговаривал он.
Он посмотрел на меня.
«Где же она достает все это? Неужели у чехов?»
Я пожал плечами.
«Ты кто, чех?»
Теперь он больше не казался мне симпатичным.
«Я не чех», — не слишком дружелюбно отозвался я и пошел прочь.
«Шуток не понимаешь!» — захохотал вслед мне охранник.
«Ну что, все в порядке?» — спросила Кэте, когда я вернулся на кухню.
«Охранник поинтересовался, не чех ли я».
Она засмеялась.
«В следующий раз не приноси ему кофе. А от меня он при случае получит нахлобучку».
Кэте попросила нас посидеть еще некоторое время на кухне и подождать ее. И прибавила — хотя сегодня вечером она свободна, но все же должна приготовить для ужина все необходимое и проследить, чтобы все продукты попали в кастрюлю, а не в карманы обслуживающего персонала. Почти весь обслуживающий персонал состоял из чехов, и они, как сороки, тащили из кухни все, что могли.
«Ничего удивительного, мы бы тоже так делали, если бы есть хотелось», — сказала она матери. «А ты согласен с этим?» — обернулась она ко мне.
Я не знал, что ответить. Помолчав мгновение, она сказала как бы про себя:
«Я бы наверняка так сделала. Если стащить немного и сразу съесть, это ведь не наказуемо!»
«Наверное», — тихо сказала мать.
«Когда-нибудь снова наступит мирное время, и все, наконец, избавятся от страха».
«Вы уверены?» — спросила мать.
«Да, конечно. В противном случае нам всем лучше повеситься».
Она поднялась.
«Сделай мне одолжение, Роза. Останься с сыночком здесь. В это время на территории полно охранников. Среди них всякие попадаются. А если вдруг кто-нибудь зайдет сюда и спросит, кто вы, отвечайте, что вы — мои гости. Иногда сюда заходят парни из СС. Но обычно они уведомляют о своем приходе. Они веселые и простые люди. Занимаются понемногу с нашими чехами обменом, куплей- продажей, а потом снова уходят. Так что не бойтесь! Примерно через час я зайду за вами, и мы приятно проведем вечер».
Она вышла через главный вход, тщательно прикрыв за собой дверь.
Некоторое время мы сидели молча. В помещении по-прежнему не было никого, кроме нас. Наконец, прервав молчание, я спросил мать, — когда она позвонила Эрне Нихоф. Пока я спал, рассказала мать, она сбегала к уцелевшей телефонной будке и позвонила по номеру, который Эрна оставила ей там, в садовом домике. Очевидно, это был служебный телефон — когда Эрна сняла трубку, были слышны еще чьи-то голоса. Мать осторожно назвала свою вымышленную фамилию, и Эрна сразу поняла, кто ей звонит. Эрна заговорила очень громко:
«Фрау Гемберг, прекрасно, что вы позвонили. Я уже и не ожидала вашего звонка. Расскажите, как поживает ваш сын? Вы опять в Берлине? А ваш муж снова на фронте? Но на этот вопрос лучше, пожалуй, не отвечайте — враг подслушивает!»
Она говорила без передышки, не давая матери вставить слово. Мать сразу поняла — отвечать нужно с большой осторожностью.
Голос в трубке был сухим, официальным, в нем слышались командирские нотки. «Тогда в садовом домике она разговаривала со мной совсем по-другому».
Соблюдая предельную осторожность, мать рассказала Эрне, что они с сыном снова пострадали от бомбежки, что сын и она сама здоровы, но, к сожалению, она не знает, на каком участке фронта находится сейчас ее муж — от него уже давно не было никаких известий.
«Где же вы теперь живете?» — как бы невзначай спросила Эрна. Мать ответила, что она с сыном живет сейчас в помещении сборного пункта, куда привозят пострадавших от бомбежки людей, но в перспективе должна поселиться в квартире одной многодетной семьи в Шенеберге — хозяевам, конечно, придется потесниться, но ведь всем сейчас приходится нелегко Мать прервала свой рассказ. Ее лицо сразу стало каким-то несчастным.
«Я врала без зазрения совести, сама удивляюсь, как легко это у меня получилось. И откуда у меня такое? Неужели от страха?»
«Ну, и что же тебе ответила Эрна?» — нетерпеливо спросил я.
«Она слушала меня, ни разу не перебив».
Мать печально посмотрела на меня.
«Ты вовсе не обманщица», — осторожно сказал я. — «Ты делаешь это только потому, что боишься. Для самозащиты. Это как кража еды, когда человек очень голоден. Кэте говорит, что это не наказуемо».
«Наказуемо или нет — мне безразлично», — ответила она. — «Но как легко это у меня получилось! Как по маслу. Я могла бы болтать так бесконечно долго. Без передышки. О муже на фронте. Я чуть не сказала, что недавно он был произведен в офицеры».
Мне стало даже немного смешно — с такой серьезностью мать все это говорила. Вид у нее был совершенно отсутствующий. «Похоже, твой отец заразил меня своими фантазиями. Наверное, он стоял рядом со мной в телефонной будке и нашептывал мне это на ухо».
Я испугался. Такого я от нее еще ни разу не слышал. Я уже готов был сказать:
«Мамочка, отец же умер».
Но вместо этого спросил ее:
«Ну так что же все-таки тебе сказала Эрна?»
Вместо ответа мать укоризненно посмотрела на меня. «Как мне не хватает твоего отца!» — с тяжелым вздохом сказала она.
Она все еще смотрела на меня, но мысли ее были далеко. Положив руки на стол, она опустила на них голову и затихла.
Вскочив с места, я попытался прижаться к ней, утешить ее.
«Погоди минутку. Сейчас я опять буду здесь».
Ее голос звучал спокойно, медленно и казался мне чужим.
Я отошел от матери и тихонько уселся на свой стул. Прошло много времени, прежде чем она
