Там, наверху, ничего не взрывалось. Зато взрывалось внизу. Мы бросились на землю. Сначала мы вообще не поняли, что взорвались те самые бомбы, которые были сброшены у нас на глазах.
Вдруг мать, лежавшая рядом со мной, закрыла меня своим телом. Я слышал, как она одновременно молилась и ругалась. Молилась на иврите, ругалась на немецком.
Я лежал, не смея поднять голову. Разрывы бомб слышались все ближе, но больше бомбовых разрывов в эту минуту я боялся увидеть лицо матери. Вокруг нас свистело, ревело и грохотало.
«Почему они так обстреливают Каульсдорф? Ведь здесь нет ничего значительного!» — думал я. Вдруг грохнуло совсем рядом с моей головой. Я закричал, думая, что попало в мать, но она с силой прижала меня к земле.
«Лежи, не двигайся», — сказала она. — «Скоро все кончится».
Я посмотрел вправо — туда, где только что грохнуло. Сантиметрах в двадцати от моей головы в мостовую воткнулся осколок бомбы. Он был острый, как лезвие бритвы, и еще дымился.
«Теперь я останусь здесь лежать, пока этот осколок не остынет», — подумал я. — «За эту штуку я получу от Рольфа все, что захочу».
Возле нас как из-под земли появился военный патруль. «Поедем с нами!
Давайте, поворачивайтесь!»
Они втиснули нас в коляску своего мотоцикла, сами вскочили на сиденье, и мы помчались. Мне хватило времени, чтобы вытащить из мостовой осколок. Он был еще совсем горячий. Сидя в коляске мотоцикла и пытаясь охладить осколок, я подставил руку с осколком встречному ветру.
«Что это у тебя?» — спросил сидевший сзади патрульный.
«Осколок бомбы».
«Покажи-ка».
«Но он еще совсем горячий, только-только упал».
«Так я и думал — это не немецкий. Привет из Америки. Ты что, собираешь их?»
Я кивнул.
«В Вальдесру я за этот осколок получу от моего друга по меньшей мере три осколка от зенитных снарядов».
«Дорого же они нам обходятся!»
«Бомбовые осколки?»
«Нет, янки».
«Пусть янки поцелуют меня в зад!» — громко, стараясь перекричать шум ветра, сказал я.
«Им не надо повторять это два раза», — вмешался в разговор патрульный за рулем. — «Ведь все негры — гомики».
Мать посмотрела на него, мы замолчали и больше не разговаривали.
Наконец нас высадили возле бомбоубежища.
«Но ведь уже все почти успокоилось! Наверное, скоро будет отбой!» — сказала мать.
«Это только кажется», — возразил второй патрульный. — «За первым налетом последует второй, это уж точно. Так что идите-ка лучше в бомбоубежище».
Патрульные уехали. Наверное, кто-то в бомбоубежище увидел, как нас высадили. Стальная дверь тут же открылась, и нас буквально втащили внутрь.
«Разве вы не слышали сирены? Нельзя же быть такими легкомысленными!» — укоризненно сказал дежурный.
«Для нас этот налет был полной неожиданностью, а прятаться в траншее наших знакомых я не хотела. На наше счастье, мы встретили патрульных, и они привезли нас сюда», — сказала мать.
«Считайте, что вам повезло. Попади в вас бомба, вас бы просто размазало по мостовой!»
«Это едва не произошло. Посмотрите, какой осколок воткнулся в мостовую совсем рядом с моей головой».
Я показал дежурному осколок. — «Мы лежали ничком на земле, когда янки сбрасывали свои бомбы. Моя мама растянула ногу — она зацепилась за мотоцикл, когда патрульные нас высаживали».
«Покажите вашу ногу!».
«Ничего страшного, об этом и говорить не стоит», — сказала мать и попыталась убрать ногу под скамейку. Лицо ее исказила гримаса боли.
Дежурный сказал нам, что среди сидящих в бомбоубежище людей есть врач.
Он осторожно вытянул ногу матери из-под скамейки и попытался расстегнуть ботинок. Мать тихо застонала.
«Лягте на скамейку, а я позову врача. Он наверняка сможет вам помочь. А ты следи за мамой, чтобы она не убежала», — обратился ко мне дежурный, заметив, что мать хочет подняться.
С этими словами он куда-то вышел.
«Думаешь, что ты сделал сейчас что-то умное?»
«А почему бы и нет? Ты же не обрезана. А по ноге национальность определить нельзя».
Не знаю, как я умудрился сказать такое матери — не иначе как нечистый попутал. Во всяком случае, затрещину я получил изрядную. Это был уже третий случай, когда мать по отношению ко мне проявила несдержанность. Удар пришелся по уху, и мне было очень больно. Вне себя от боли и ярости я начал плакать.
«Я ведь хотел только, чтобы врач помог тебе. Надо же использовать эту возможность!»
«Прекрати реветь. Возьми себя в руки! Они сейчас придут».
«Может, он и мне сумеет помочь», — сказал я, продолжая плакать. — «Что я ему скажу, если он спросит, отчего у меня распухло ухо? Скажу, что у мамы неудачно соскользнула рука, когда она хотела вымыть мне уши».
Ухо мое болело все сильнее, и от боли я заплакал еще отчаянней. Уставившись на свою больную ногу, мать даже не взглянула на меня.
«Не притворяйся», — холодно сказала она. — «Эти рыдания — лишь способ оправдать собственную наглость. Не разыгрывай из себя жертву!»
Вернулся дежурный.
«Если сможете, снимите ботинок. Доктор сейчас придет».
Стиснув зубы, мать попыталась развязать шнурок, но нога очень распухла, и от этого шнурок на ботинке туго натянулся. Наконец ей это удалось. Она подсунула здоровую ногу под больную и попыталась медленно и осторожно стянуть ботинок.
«Попробуйте снять ботинок сразу, рывком», — посоветовал дежурный.
Мать последовала его совету. Рывком стянув ботинок с ноги, она страшно закричала от боли, а ботинок, пролетев мимо головы дежурного, ударился об стену. Мать стонала и пыталась заглушить боль, раскачиваясь из стороны в сторону.
«Совсем как кантор в синагоге», — подумал я.
Пришел врач с большим саквояжем. Позади него шел офицер вермахта.
«Ну, что случилось?» — осведомился врач.
«Эта женщина и ее сын были доставлены сюда военным патрулем. Воздушная тревога застала их врасплох, потому что они не захотели укрыться в траншее у своих знакомых».
Врач опустился на колени и ощупал ногу матери.
«Нога очень распухла. Скажите, как это произошло?»
«Когда нас высаживали, мама за что-то зацепилась. А патрульный не заметил и продолжал тащить ее из коляски мотоцикла».
Врач попросил мать снять с ноги чулок, осторожно ощупал ее лодыжку и сказал:
«Лед, дед и еще раз лед. У вас есть лед?» — обратился он к дежурному.
«В комнате дежурного, в шкафу с напитками».
Офицер тут же побежал в комнату дежурного и возвратился с полной пригоршней кубиков льда.
«Вы должны очень осторожно тереть льдом опухшее место, а если это будет слишком больно, тогда это буду делать или я, или ваш сын. Потом мы туго перебинтуем ногу».
Врач посмотрел на меня:
«И тогда твоя мама сможет бегать с нами наперегонки».
