Неожиданно раздался страшный грохот — одна из стен дома на наших глазах развалилась на куски. Затем появился Редлих, окутанный облаком пыли. Из-под обломков он выкопал матрац. «Здесь должны быть еще. Надо посмотреть, не провалились ли они вниз».
«Тебе что, жить надоело?» — закричал Рольф. Он подхватил у отца матрац и отнес его в безопасное место.
«Если мы найдем остальные матрацы, можно будет устроиться в гараже и обойтись без посторонней помощи».
«Ты больше не пойдешь в дом», — сказал Рольф.
«Я должен снова пойти туда — не можем же мы вчетвером спать на одном матраце!»
Наконец мы извлекли из-под обломков матрацы и даже одеяла. С ног до головы мы были покрыты известковой пылью и походили на мучных червей.
«Сначала нужно все как следует почистить», — сказала мать.
Потом мы сидели на разложенных матрацах. Старым складным ножом Редлих нарезал колбасу и разделил ее между нами. «Завтра гараж будет выглядеть уютнее. Я налажу старую спиртовку, и можно будет готовить хоть какую-то еду».
«Это уж моя забота», — пробормотала мать. На кончике ножа Редлих протянул ей кусок колбасы.
Мы проспали целый день, и если бы нас не разбудил пожарник, мы бы, наверное, даже от звука воздушной тревоги не проснулись.
«Вам уже давно следует находиться в бомбоубежище. Янки опять на подлете».
«Никуда мы больше не пойдем», — отрезал Редлих.
Пожарник огляделся. «Уютно устроились! Ну что ж, смотрите сами! Вы рискуете. Не зажигайте света! Даже карманный фонарь зажигать не советую. И окно у вас в гараже не затемнено».
«Ладно, сделаем».
«Не знаете, кто еще поблизости спрятался подобным образом?»
«Мы вовсе не спрятались. Вон, видите развалины? Это наш дом!» Рольф, в перепачканной известковой пылью униформе, выпрямившись, стоял перед пожарником.
«Я только хочу знать — может, еще кого-то поблизости разбомбило, и они тоже не хотят в бомбоубежище?»
«Вы сами должны таких людей разыскивать», — сказал Редлих.
«Ну что ж, будьте здоровы. Хайль Гитлер! Желаю вам приятного отдыха во время воздушной тревоги».
Он вышел, закрыв за собой дверь.
Мы сидели в полной темноте.
«Бывают же такие твердолобые!» — сказала мать.
Ночь прошла без происшествий. Иногда где-то очень далеко грохотало, но уже через час прозвучал отбой.
«Жаль, такой хороший дом», — огорчалась мать.
«Он мне никогда не нравился», — возразил Редлих. — «Участок, конечно, прекрасный, но сам дом — просто старая развалина, причем с кучей изъянов. Тогда мы думали, что совершили очень выгодную сделку. Но дом старый, приходилось все время что-то чинить, подновлять — одним словом, выкладывать денежки. Я намеревался когда-нибудь после войны снести его. Но теперь янки сделали эту работу вместо меня. И тем самым сэкономили мои деньги».
«У кого вы этот дом купили?» — спросила мать.
Редлих на мгновение замолчал, потом сказал очень громко, как будто хотел перебить кого-то:
«У одного садовода-любителя из Эркнера. Нет, фрау Гемберг, не подумайте чего-нибудь такого — дом был приобретен совершенно честно. Мне его продал один железнодорожный инспектор — он перешел на другую работу, кажется, где-то около Ваннзее. Нет, нет, это вовсе не то, что вы предполагаете».
«Что же я, по вашему мнению, предполагаю?»
«Ну, например, что я этот дом присвоил, украл. У какого-то еврея или еще кого-нибудь в этом роде. Нет, здесь никто бы не смог это сделать, потому что евреи тут никогда не жили».
Мать молчала.
«Вы, наверное, мне не верите?»
«Почему же я не должна вам верить?»
Наконец все улеглись. Мы проснулись, когда было совсем светло. Время от времени к нам приходили соседи Редлиха, дома которых не пострадали от бомбежек. Они приносили одежду и одеяла.
Нам принесли даже три термоса с жидким, но горячим кофе, который, впрочем, нам не понадобился. Старый Редлих спустился в подвал и что-то там долго чинил. Вернулся он с приятным известием — у нас опять есть горячая вода и теперь всем можно помыться.
Матери не надо было повторять дважды. Когда она, чистая и причесанная, вернулась в гараж, Редлих сообщил, что нам как пострадавшим от бомбежки нужно зарегистрироваться в полиции для получения нового жилья.
Мы с матерью на это сообщение не прореагировали. «Господи», — подумал я, — «опять эта тягомотина начнется!» У меня не было никакого желания снова оказаться в приемном пункте для пострадавших, устроенном в здании какой-нибудь школы или учреждения. Да и с сестрами из СС мне больше не хотелось связываться.
«Мне вполне удобно здесь, в гараже. Мы ведь и тут можем пожить некоторое время, пока нам не дадут какое-нибудь жилье» «Ничего другого нам, наверное, и не остается — отделение полиции тоже разбомбило. Во время последней бомбежки очень много погибших, которых невозможно идентифицировать, потому что они не были зарегистрированы».
Ближе к вечеру, когда мы с Рольфом собрались прогуляться по окрестностям, я вдруг увидел — по улице навстречу нам шла Мартхен.
«Мне почудилось!» — подумал я. — «Это не Мартхен. Это какая-то другая женщина, похожая на Мартхен».
Но это была Мартхен. Ее нос невозможно было спутать ни с каким другим.
«Мой нос единственный в своем роде», — говорила сама Мартхен.
«Добрый день!» — сказала она, приблизившись к нам.
Больше всего мне хотелось подбежать к ней, обнять ее, но я не знал, как она в присутствии Рольфа отнесется к этому.
«Это мой друг Рольф», — сказал я.
«Добрый день», — приветливо повторила Мартхен. Она стояла перед нами, критическим взглядом осматривая униформу Рольфа.
«Да-да», — сказал он. — «Не мешало бы ее почистить и погладить».
«Где твоя мама?» — спросила Мартхен.
«Что ей нужно от мамы?» — подумал я. — «Мама в гараже».
«В гараже?»
«Мы живем здесь уже давно, а вчера нас разбомбило», — продолжал я.
«Я бы очень хотела поговорить с твоей мамой. Сегодня утром мы услышали, что ночью бомбили Мальсдорф и Кепеник. Вот я и захотела посмотреть, как здесь обстоят дела».
«Бомбили довольно сильно», — сказал Рольф. — «Вот, видите — это был наш дом».
Он показал на развалины.
«А теперь мы живем в гараже. И нам вполне удобно», — закончил я.
«Не выдумывай! Долго жить в гараже невозможно!» — набросился на меня Рольф.
«Я тоже так думаю», — сказала Мартхен, направляясь к гаражу.
Мать уставилась на нее, как будто увидела привидение. Спустя мгновение она вскочила с места и бросилась Мартхен на шею.
«Ты жива, жива», — без конца повторяла она.
«Не беспокойся обо мне — вчера у нас было тихо. Зато здесь, наверное, сильно бомбили. Где вы были во время бомбежки?»
«В винном погребе», — ответил я.
