Отпущенный, он сполз по стене, запричитал:
— Вот, пострадал за службу!..
Действуя на расстоянии, Лукарий приподнял его и с силой встряхнул.
— Ну?
— Оставь его, Лука! — Голос исходил из угла, где набравшее силу мерцание начало приобретать человеческие формы. — Я же вижу, ты мучаешь его специально, чтобы меня подразнить! — Стряхивая с себя искорки, Серпина выступил из красно-коричневого свечения. — А ты, Шепетуха, должен знать — служба неотделима от страданий!
Следуя примеру Лукария, тайный советник был облачен в свой традиционный человеческий облик. Одетый в современный костюм, с платочком в кармане, подобранным в тон яркого галстука, он был свеж и элегантен. Длинная стрижка крупно вьющихся волос придавала его круглому благообразному лицу нечто артистическое, вкрадчивая манера двигаться и говорить усиливала это впечатление.
— Тех, кто жалуется, никто не любит, и прежде всего начальство. — Серпина говорил почти нараспев, легкой, небрежной походкой продвигаясь к центру студии. — Тебе трудно, а ты служи!
— Патрон! Наконец-то! — Леший бросился к Серпине, не добегая нескольких шагов, остановился, в порыве восторга прижал к груди сложенные лапки. — Он меня пытал, он хотел меня Сикейросом! Но я как партизан!..
— Значит, плохо пытал. — Тайный советник брезгливо поморщился, отвернулся от своего агента.
— Я, как приказано, начал его «колоть», — не унимался Шепетуха, преданно глядя в отутюженную спину начальства, — а он меня по стене! А еще обещал превратить в шайку в женской бане для большего морального страдания!..
— Молчать! — тихо, но очень внятно приказал Серпина, и его лицо профессионального добряка исказила гримаса гадливости. Стерев ее, словно тряпкой, он повернулся, простер руки к наблюдавшему за сценой встречи Лукарию и, будто только что его заметил, патетически воскликнул: — Лука! Друг мой! Как я рад тебя видеть!
Однако хозяин студии не спешил принять Серпину в объятия. Скрестив руки на груди, он с саркастической улыбкой смотрел на приближавшегося друга детства. Наткнувшись на столь прохладный прием, тайный советник укоротил свой приветственный бег и не без обиды в голосе продолжал:
— Ты мне не рад? А ведь, помнится, были мы закадычными друзьями. Нет, положительно, с твоей стороны это чистопородное свинство!
Действительный тайный советник замер посреди студии, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство, не глядя опустился в услужливо поданное Шепетухой кресло. В наступившей тишине Лукарий услышал, как в нижнем мире пробили часы. Анна ждала, в то время как игра была лишь в самом начале, и правила ее от него не зависели. Повинуясь им, он холодно посмотрел на Серпину, сухо спросил:
— Чем обязан? Впрочем, я не сомневался, что Служба тайных операций нанесет мне визит, однако на посещение столь высокого гостя надеяться не смел. Для заурядного домового это великая честь!
— Брось, Лука, не уничижайся! — Серпина развалился в кресле, закинул ногу на ногу. — Опала пройдет, и ты займешь подобающее место в своем департаменте. Никто не ставит под сомнение твой высокий ранг в иерархии Светлых сил.
— Ты пришел вернуть меня из ссылки? — усмехнулся Лукарий.
— Не совсем. — Тайный советник поиграл золотой цепочкой своих часов. — Но посодействовать могу. Ты ведь знаешь, я не последняя спица в нашей колеснице. У нас хорошие связи, в том числе кое с кем из руководства Департамента Светлых сил. Повсюду есть трезвые, реально мыслящие политики. К примеру, то, что раньше считалось чуть ли не вероотступничеством, можно при желании выдать за инициативу. Подумай об этом, жизнь, как говорил классик, — это искусство компромиссов.
— Ну, Серпина, зачем же мне тебя беспокоить! Ты ведь и так для меня много сделал! — скривил в улыбке губы Лукарий. — Достаточно того, что в ссылку я попал по твоей милости.
— Прошу тебя! — взмолился Серпина, картинно заламывая руки. — Не надо путать дружбу со служебными обязанностями. Тот, кто допустил неверие в правильность действий вышестоящих, в любой иерархии просто обязан понести наказание. Это такой же естественный закон, как закон всемирного тяготения. И потом, как я вижу, ты считаешь, что я тебя спровоцировал. Ты считаешь, что я на это способен? — Тайный советник приложил руки к тому месту на груди, где у людей бывает сердце. — Да, способен. Да, спровоцировал! — продолжал он уже совсем деловым тоном. — Но исключительно в рамках служебных обязанностей! Ничего личного и, между прочим, для твоего же блага. Помнишь: не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не простится. — Он хохотнул, обращая все в шутку. — Стоит ли, Лука, об этом вспоминать? Весь мир играет по единым правилам. Поверь, старина, был бы ты на моем месте, ты сделал бы совершенно то же самое, потому что это диктует природа власти. Власть не может быть моральна или аморальна, она либо себя укрепляет, либо разрушает. Ну же, давай поговорим, как старые друзья! Ты все прекрасно понимаешь, а понять — значит наполовину простить.
— Вы с ним поосторожней, он опасный! — бросая косые взгляды на Лукария, горячо зашептал в ухо тайного советника Шепетуха. — Я про него все своевременно докладывал, все как есть, так и писал! И про выходки его, и про своевольство, и про то, что шкурой домового манкирует! А в последнее время он еще повадился ходить в народ, как этот… как пролетарский писатель. Я про то специальный рапорт по службе посылал! А еще, — леший даже задохнулся от служебного рвения, — он в ту, что в старухиной квартире, по уши втрескался! Правду говорю — чтоб мне до Судного дня тлеть головешкой в болоте! — поклялся Шепетуха. — Ладно бы завел шашни с Люськой-привидением, она все-таки своя, загробная, — так нет, он в живую бабу втрескался! Нарушеньице! Мезальянс!..
Серпина брезгливо отодвинулся от лешего, процедил сквозь зубы:
— Пшел вон!
Не успел Шепетуха и глазом моргнуть, как все его тело пошло серой плесенью, и, оставляя после себя хорошо различимый запах тления, он истаял в тихом воздухе студии.
— Трудности с кадрами, вот и приходится работать со всякой швалью. — Тайный советник повернулся к Лукарию, одарил его ясной белозубой улыбкой. — Ни выучки, ни школы, подлость одна, да и только.
— Послушай, зачем вы подсунули Телятникову нашу старую академическую формулу? — Лукарий опустился в свое любимое рабочее кресло.
— Ну, во всяком случае, к тебе это отношения не имеет. Можешь считать, что совпадение. — Серпина закурил, пару раз пыхнул короткой козлиной трубочкой. — Я ведь при вашей прошлой встрече с Шепетухой тоже присутствовал, впрочем, ты это заметил. Всегда был чертовски способным! Теперь я понимаю, именно это и заставило тебя действовать столь быстро и активно…
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, Лука… — Как бы извиняясь за непонятливость собеседника, Серпина развел руками. — Мы так давно друг друга знаем! В последнее время я вообще частенько думал о тебе. Если абстрагироваться от некоторых деталей, наши с тобой судьбы похожи как две капли воды. Ты не находишь, что это символично — после стольких жизней и лет встретиться в том же месте, где прошло наше первое детство? Должно быть, завершился какой-то космический цикл, и мы стоим на пороге нового и неизведанного… Да, это была варварская, дремучая страна… впрочем, такой она и осталась: если что и начинают строить, то норовят поставить на крови…
— Ты, я вижу, меланхолически настроен, — с усмешкой заметил Лукарий. — Тянет на воспоминания?
— А почему бы и нет? — пожал плечами Серпина. — Не так часто удается посидеть с другом, вспомнить былое. То наше первое детство: в нем было что-то простое и чистое, что уже никогда не повторилось. И эта встреча с Хроносом, которая так много предопределила в жизни каждого из нас троих…
— Не утруждай себя, Серпина, не надо! Ты почти дословно повторяешь наш разговор с Евсевием, и я не сомневаюсь, что, идя по моим следам, ты повидался с ним и узнал то, что интересовало меня.
Действительный тайный советник промолчал.
Какое-то время Лукарий колебался, но все-таки спросил:
— Ты нарушил его равновесие?
— Нет! Зачем? Такие никакие, как он, вроде бы живущие на Земле, весьма и весьма нам полезны.
