Ричард обнял Мэйсон, позволяя целительной энергии ее любви войти к нему в сердце. Она чувствовала его благодарность, чувствовала, как Ричард расслабляется в ее объятиях, словно с него сняли чудовищный груз.
– Как ты? – спросила она у него некоторое время спустя.
Ричард подумал немного и сказал:
– Я успокоился.
– Ты готов отправиться в путь?
– Готов.
Мэйсон достала маленькую свечку из сумки и зажгла ее. Свет показался слишком резким после уютной темноты в объятиях друг друга. Когда глаза ее привыкли к свету, она заметила, что Ричард смотрит на нее как-то странно, словно впервые понял что-то важное о ней.
– Должно быть, ты сильно меня любишь, если решилась на такое.
Мэйсон прикоснулась к его лицу.
– Ричард, я люблю тебя так, как невозможно любить ничего и никого. Ты сделал мне бесценный подарок. Твоя любовь меня вылечила. Я хотела отплатить тебе услугой за услугу. Я мечтала о том, что мне это удастся.
Ричард нежно и благодарно поцеловал ее. Мэйсон чувствовала себя такой счастливой, такой окрыленной. Теперь она верила, что все кончится хорошо.
Они пошли обратно по лабиринту и поднялись по железной лестнице к люку. Ричард приподнял его, выглянул наружу, проверил, нет ли кого на улице. И вдруг замер.
– Мне сейчас в голову пришла одна мысль. Ведь катакомбы идут под всем Парижем, верно?
– Говорят, что так.
– Значит, и под Марсовым полем они проходят. Как ты думаешь?
– Наверное, да.
– Я знаю, как нам спасти картины! Мы сделаем подкоп!
Мэйсон чувствовала его возбуждение, но сама она пала духом. Выходит, она рано радовалась. Ей так и не удалось помочь Ричарду. Он все еще хотел заполучить ее картины.
– Но они нам больше не нужны, – возразила Мэйсон.
– Мы же не можем просто взять и бросить их на произвол судьбы!
– Почему же на произвол судьбы? О них есть кому позаботиться. Пусть они достанутся французам.
– А как же мы? Ты предлагаешь нам забыть о них?
– Ну да. Пусть себе картины живут своей жизнью, а мы будем жить своей. У них своя судьба, у нас – своя.
Ричард провел рукой по волосам.
– Не думаю, что смогу так поступить.
– Если ты их выкрадешь, что ты станешь с ними делать?
– Не знаю. Спрячу в безопасное место. Буду о них заботиться. Ты столько труда в них вложила. Я не могу допустить, чтобы они попали в руки людей, которые хотят тебя убить.
Мэйсон разочарованно вздохнула:
– Почему мы не можем оставить картины в покое?
– Нет, я не могу махнуть рукой на картины. Это абсолютно исключено. Они часть тебя. Отвернуться от них для меня все равно, что отвернуться от тебя.
Ричард все еще не был свободен. Да, он понял, какие силы движут, но понимания, похоже, было недостаточно.
Глава 32
Инспектор Оноре Дюваль все утро провел перед отгороженным канатами павильоном, в котором на следующее утро должна была открыться выставка картин Мэйсон Колдуэлл.
Критики и учители искусства со всего света съехались в Париж ради этого события. Интерес был еще сильнее подогрет сенсационной новостью об убийстве художницы и грядущим судом над Лизеттой Ладо.
– Какие последние новости о Томпсоне? – спросил Дюваль у своего помощника.
Дювалю было хорошо известно, что американский делец приходился Гаррету лучшим другом. Знал Дюваль и о том, что Томпсон собрал банду головорезов, очевидно, для того, чтобы они помогли ему захватить картины и контрабандой вывезти из страны.
– Он в Кале со своими людьми, – сказал помощник Дюваля. – Его корабль в полной готовности, но он пока не предпринял никаких действий по переправке своих людей в Париж. Струсил, очевидно.
Дюваль полагал, что американец попробует объединить силы с бельвильскими союзниками Гаррета и Колдуэлл, но до сих пор никаких свидетельств тому не обнаружил. Если бы Томпсон выбрал такую стратегию, то начал бы действовать раньше, ибо открытие выставки узаконит нового собственника коллекции – французское правительство. А это существенно осложнит перепродажу картин.
