Ее возвращению в этот мир были рады.
– Я могла бы догадаться, что ты никогда бы не стала бросаться с моста. Но я подумала, что там, в морге, лежала ты. Она была так на тебя похожа – тот же цвет волос, тот же рост… Я пришла в отчаяние. Как… Почему?..
Мэйсон отстранилась.
– Я все тебе расскажу, обещаю. Но вначале ты расскажешь мне, что происходит. Я прочла в газете, что…
– А! Эти газеты! Все из-за меня. Я чувствовала себя такой несчастной… Мне было очень горько оттого, что ты умерла в нищете, несчастной, непризнанной. Я всего лишь хотела, чтобы общество загладило свою вину перед тобой. Поэтому я обошла редакции газет, те, где меня знали по моей работе в цирке, и рассказала твою печальную историю. Мне хотелось, чтобы ты хотя бы после смерти получила то признание, которое заслужила.
– Признание… – Она, Мэйсон, и признание. Все это было странно, как во сне.
– Да, – страстно повторила Лизетта, – теперь они полюбили твои работы! И ты можешь в это поверить? Я уже продала целых три холста!
– Ты продала мои работы?
– Ты даже представить не можешь, какой на них спрос! Я продала каждую по пять сотен франков!
Мэйсон захотелось себя ущипнуть. Пятьсот франков!
– Галереи соперничают друг с другом за право выставить твои работы. Я передала оставшиеся работы Фальконе, потому что он предложил лучшие условия. Он выкупил три работы – те, что я продала, и надеется показать их послезавтра.
– У меня будет персональная выставка? – Сама мысль об этом казалась фантастической. – Но все это внимание… Это потому, что они считают меня мертвой, верно?
Лизетта пожала плечами.
– Полагаю, да. История твоей жизни и смерти завладела умами. Ты же знаешь, как мы, французы, любим романтические трагедии.
– Но сохранится ли интерес в том случае, если они узнают, что я жива?
– Мы ведь скоро сами все увидим, верно? Но Мэйсон уже кое-что придумала.
– Что, если мы не станем испытывать судьбу? Что, если я, так сказать, еще на какое-то время останусь мертвой? Пока выставка не закончится. Может, люди увидят мои работы и решат, что они имеют ценность сами по себе, а не в связи с «романтической трагедией». И тогда я смогу восстать из мертвых. Я надолго застряла в деревне и понятия не имела о том, что происходит в Париже. Я вполне могла бы обнаружить ошибку после показа, а не до него.
– Но ты не дала мне закончить. Фальконе не может показать работы.
– Как это понимать? Ты же сказала, что передала работы ему.
– Теперь в дело вмешалась полиция. И полиция запретила показ. Ты не оставила завещания, и поэтому теперь непонятно, кому эти работы принадлежат. Пока суд не решит этот вопрос, Фальконе не может открыть выставку. Он из-за этого с ума сходит.
Мэйсон потребовалась всего минута, чтобы обдумать новую информацию, и шаловливая улыбка заиграла на ее губах.
– Что, если бы у меня была сестра? Она, единственная из моих родственников, смогла бы унаследовать работы. Что, если бы ты внезапно получила письмо от этой сестры, о существовании которой ты не знала, в котором бы говорилось о том, что она прочла о смерти своей бедняжки сестры в газетах и сейчас плывет во Францию на корабле и вот-вот прибудет в страну, чтобы вступить в наследство? Что, если бы ты отправила телеграмму на корабль и получила от нее разрешение на показ?
– Но у тебя нет сестры.
– Сейчас есть.
Лизетта сразу оценила красоту придумки и улыбнулась.
– Чудовищный обман, верно?
– Грандиозный.
– Но нам с тобой все нипочем?
– Я не думаю, что на земле найдется сила, способная нас остановить, а ты?
Лизетта захлопала в ладоши.
– Вот повеселимся!
Рано утром следующего дня Лизетта отправилась к Фальконе и рассказала ему то, о чем они с Мэйсон условились. Вне себя от радости, владелец галереи достал из ящика стола пачку приглашений, которые еще не попали в огонь, и спешно стал раздавать сотрудникам указания по подготовке мероприятия. Все разом забегали как угорелые.
– Мы открываемся через два дня, – заявил он.
– Видела бы ты его, – рассказывала Лизетта своей подруге, когда они, забравшись с ногами на кровать в кокетливой спаленке Лизетты, изобилующей мягкими игрушками и живыми собаками, обдумывали дальнейший план действий. – Он был так рад известию, что готов был плясать от счастья. Он сам настоял на том, чтобы поселить сестру Колдуэлл в принадлежащий ему лично номер люкс Жокейского клуба на улице Писцов. Это один из лучших гостиничных номеров в городе, знаешь ли. И я тоже не растерялась. Воспользовалась случаем и вынудила его подписать гарантийное письмо, в котором он обязуется покрыть все расходы, связанные с пребыванием в Париже твоей сестры. Ну-ка взгляни! Аккредитив! Вот откуда мы
