Она уже была на грани отчаяния, когда в дверях вдруг появилась Лизетта со своим другом приматом.
– У этого парня, – Лизетта указала на шимпанзе, – темное прошлое. Он принадлежал грабителю, который сделал из него своего помощника, причем натренировал отлично. Грабителя посадили в тюрьму, а Бобо попал к нам в цирк.
– Я его помню. Ты с ним выступала – он стоял у тебя за спиной, когда ты гарцевала на белой лошадке.
– Точно. Этот парень очень талантлив. Не его вина, что его хозяин попался. Он может ходить по канату, летать на трапеции, короче, все умеет.
По сигналу Лизетты Бобо протянул Мэйсон руку для пожатия.
– Я счастлива тем, что мне выпала честь познакомиться с таким выдающимся артистом, но, может, ты объяснишь, почему он здесь?
– Пойдем. Я тебе покажу.
И теперь, стоя в сгущающихся сумерках под окнами Гаррета, Лизетта наклонилась к своему другу и что-то шепнула ему на ухо. Бобо почесал голову, показал Лизетте зубы, подошел к стене и принялся карабкаться по ней вверх. На каждом этаже здания были железные балконы, так что Бобо без труда перебирался с этажа на этаж, хватаясь за решетки и взмывая вверх, словно забирался на кокосовую пальму. Добравшись до четвертого этажа, шимпанзе посмотрел на Лизетту, которая подняла руку и показала на нужное окно.
– Так уж повелось, – объясняла Лизетта своей недоумевающей подруге, – что балконы в отелях очень редко запирают изнутри. Щеколды на балконных дверях почти не ставят. Так что Бобо заберется в номер снаружи. Смотри! Он уже там.
Мэйсон подняла голову и увидела, что Бобо открыл балконную дверь и, показав Лизетте зубы, запрыгнул внутрь.
– Пошли, – сказала Лизетта.
Хьюго ждал их в фойе. Перед тем как подняться с Мэйсон на второй этаж, Лизетта сказала ему:
– Гаррет на ужине с какими-то важными особами. Он не вернется до полуночи. Но если он вдруг появится, не давай ему зайти в лифт. Останови во что бы то ни стало. Понял?
Хьюго кивнул.
Оставив телохранителя дежурить возле лифта, подруги поднялись наверх и быстро пошли по коридору к номеру Гаррета. Дверь в номер была открыта. Бобо стоял на пороге и ждал их.
– Отличная работа, Бобо, – ласково проворковала Лизетта. Она наклонилась и обняла шимпанзе. Потом Бобо взял Лизетту за руку и повел внутрь.
Дверь на балкон была открыта. На столе в гостиной горел торшер. Мэйсон вся обливалась потом от волнения. В номере чувствовался еле заметный запах Ричарда. От этого запаха волнение Мэйсон усилилось. Ей почему-то казалось, что он может появиться в любую минуту.
– С чего начать?
И, не успев принять решения, она заметила нечто интересное. На журнальном столике лежал номер «Фигаро», открытый на странице со светской хроникой. Одна из статей была обведена чернилами. В ней говорилось о том, что граф Дмитрий Орлов, известный русский собиратель картин, прибыл в Париж на открытие Всемирной выставки. Статью иллюстрировал головной портрет знаменитого знатока живописи. Однако Мэйсон не удалось понять, как выглядит русский граф, потому, что портрет был крест-накрест перечеркнут жирными чернильными линиями.
Потом она подумает над тем, что бы это значило. А пока ее ждала работа.
– Похоже, это важные бумаги, – сказала Лизетта, возившаяся возле письменного стола.
Бобо угостился яблоком из фруктовой корзины и, счастливо чавкая, носился по комнате.
– Нет, – тут же оговорилась Лизетта. – Там всего лишь счета и приглашения.
Мэйсон подошла к столу и принялась копаться в выдвижных ящиках. Ничего существенного. Наконец в нижнем ящике она наткнулась на кожаный мешочек, запрятанный под писчую бумагу. Она развязала тесемку, запустила руку внутрь и достала ферротипию, изображавшую улыбающуюся темноволосую девушку от силы лет восемнадцати.
– Красивая, – заметила Лизетта, заглянув Мэйсон через плечо. – Интересно, кто это? Любовница?
– Это же ферротипия. Таких не делают уже лет двадцать.
– Может, его мать?
Мэйсон пошарила в мешочке и достала еще одну ферротипию. На ней был изображен мужчина лет тридцати, а рядом с ним мальчик. Мужчину Мэйсон узнала сразу – Хэнк Томпсон. Насчет мальчика она не была так уверена, но, похоже, это был Ричард. Несмотря на то, что на фотогравюре ему было лет семь или восемь, не больше, взгляд у мальчика был таким холодным и жестким, что у нее по телу мурашки побежали.
Лизетта обшаривала комнату.
– Кстати, где Бобо?
Пока Лизетта искала Бобо, Мэйсон достала из мешочка то последнее, что в нем хранилось, – маленький бумажник. Она открыла его и увидела значок. Значок, выполненный в виде громадного глаза со знаменитым пинкертоновским лозунгом под ним: «МЫ НИКОГДА НЕ СПИМ».
Она подавила нервную дрожь.
В другом отделении бумажника она обнаружила несколько сложенных документов, удостоверяющих
