Когда они подошли к двери, Ричард защелкнул наручники на обеих ее руках.
– Сожалею, что вынужден применить такие меры, но противника никогда не следует недооценивать.
– Я бы тебя с радостью придушила, если бы могла.
– Ах, – с холодной улыбкой заметил Ричард, – никто так не бесится при поимке, как завзятые мошенники.
Мэйсон развернулась, чтобы ударить Ричарда ногой, но он вовремя отступил.
– Думаю, сегодня мы не станем проходить через фойе, а воспользуемся иным выходом.
Он прошли четыре лестничных пролета и оказались у черного хода. По дороге они наткнулись на коридорного, который едва не подпрыгнул, заметив наручники на даме. Мэйсон никогда в жизни не испытывала такого унижения.
– Любовные игры, – пояснил Гаррет, любезно кивнув пареньку, словно ситуация была самой естественной.
Мэйсон удивилась, увидев у выхода карету, явно их поджидавшую.
– Ты чертовски самоуверен, – процедила она сквозь зубы.
– Я оставил консьержке несколько распоряжений. Как видишь, этот вечер я спланировал заранее.
Карета тронулась вдоль авеню Опера в направлении Префектуры полиции. Мэйсон забилась в дальний от Ричарда угол. Страх цепко держал ее в объятиях.
– Представим на минуту, что ты сможешь убедить власти, что я выдавала себя за мою сестру. Как ты думаешь, как они со мной поступят?
– Трудно сказать. За мошенничество и обман, я думаю, могут дать восемь—десять лет тюрьмы. Но французы, как ты знаешь, могут быть весьма суровыми при назначении наказания и бывают довольно мстительными в отношении тех, кто водил за нос столь важных людей. Они могут решить, что для острастки следует примерно наказать преступника, и назначить гораздо более серьезную меру.
Только сейчас Мэйсон осознала, что самое страшное уже происходит. И это сознание парализовало ее. Весь оставшийся путь она проделала, тупо уставившись в окно.
Вскоре они приблизились к Пале-Рояль, но вместо того чтобы повернуть налево на улицу Риволи, где располагалась Префектура, карета затормозила и остановилась.
– Мы на месте, – сказал Ричард. Мэйсон огляделась.
– Лувр?
– Вы весьма проницательны. Выходите.
Мэйсон вышла из кареты. Как это нелепо, оказаться в наручниках у входа в величайшую в мире сокровищницу искусства.
– Пожалуйста, поднимитесь наверх.
Ричард подтолкнул ее, чтобы вывести из ступора. Сейчас, должно быть, было уже за полночь, но у входа стоял охранник. При их приближении он слегка кивнул Ричарду и открыл перед ним дверь.
– Что происходит? – спросила Мэйсон.
– Идите вперед.
Они пустились в путь по длинному коридору, стены которого были увешены картинами Пуссена, Буше и Фрагонара, едва различимые в лунном сиянии, лившемся со стеклянного куполообразного потолка. За поворотом их ждал еще один охранник. Не выразив никакого удивления присутствием посторонних, он передал Ричарду ключ.
– Пожалуйста, не останавливайтесь, – сказал ей Ричард.
Они прошли по еще одному коридору, и шаги их отдавались эхом в громадном и пустом храме искусства. Странное чувство охватывает того, кто прогуливался здесь ночью. Было ощущение, что тишина полнится призраками. Громадные картины, на сей раз художников Возрождения, в жутком сумраке казались окнами в иные, потусторонние миры.
– Я требую, чтобы ты немедленно прекратил это безобразие и сказал мне, куда мы идем и зачем.
– На вашем месте я не стал бы выступать с требованиями.
Они повернули налево, и попали в маленький коридор. Девушка, одетая горничной, сделав перед Ричардом реверанс, сказала:
– Все готово, месье.
Ричард слегка подтолкнул Мэйсон, и они пошли дальше.
Куда он мог ее вести? Мэйсон не приходило в голову ничего даже относительно вразумительного. Хотя, возможно, он договорился с Дювалем, что они встретятся здесь, чтобы он мог передать ее в руки полиции.
Темнота залов, неземная тишина, эхо шагов – все это должно было заставить Мэйсон дрожать от благоговейного ужаса.
Они подошли к закрытой двери. С помощью ключа, переданного охранником, Ричард открыл ее и отступил на шаг.
Там, внутри, Мэйсон ждало невероятное зрелище. Громадную комнату, декорированную в стиле рококо, освещали десятки белых свечей. Вдоль одной из стен на постаментах были выставлены два холста, как раз перед креслом. На столе в дальнем конце стояли бутылка шампанского и два бокала.
