Хэтти. О ее прошлом я никогда и не думаю. А вот о том, что она сделала Джиму… — заставила его бросить все и убежать! Это я забыть не могу.
Миссис Хэррис. Джим любит ее, в этом все дело.
Пауза.
Хэтти (с горечью). Не знаю, любит ли она Джима!
Миссис Хэррис. Конечно, как же иначе? Конечно, любит. Не забудь, ей было трудно, очень, очень трудно… Белому труднее, чем черному.
Хэтти (возмущенно). Почему так должно быть?
Миссис Хэррис (покачав головой). Я говорю не о том, как должно быть… Должно быть по-другому. (Торжественно.) Белым и черным не нужно сближаться, у них разные дороги. Пусть белый идет своей дорогой, а черный — своей.
Хэтти. Да, и если бы к тому же они оставили нас в покое.
Миссис Хэррис. Ваш отец шел своей дорогой, и они его не трогали. Он обзавелся своим делом. У него были деньги в банке. Был свой дом. После его смерти все досталось нам. (С гордостью смотрит на портрет.)
Хэтти с раздражением вздыхает.
И меня они не трогали. Я родила четверых, двое умерли, двое остались в живых. Я вырастила вас обоих добрыми, здоровыми, дала вам образование, у вас есть деньги…
Хэтти (укоризненно). Мама!
Миссис Хэррис. Я выполняю долг, который господь возложил на меня, и белые меня не трогают.
Хэтти подходит к окну, чтобы скрыть свое раздражение. (Задумавшись; после паузы.) Все меняется, все чем-то недовольны!
Хэтти. О! (Пауза.) Пожалуй, должны были бы уже и появиться.
Миссис Хэррис. Почему ты не поехала на пристань встретить их, как я просила тебя?
Хэтти. Не могла. Наши черные лица — мое и Джима — среди сотен белых… (С горьким смехом.) Не многовато ли для нее?
Миссис Хэррис (с раздражением). Не говори так! Откуда у тебя столько гордыни? (После некоторого молчания, печально.) Хэтти!
Хэтти (повернувшись к матери). Что, мама?
Миссис Хэррис. Как я хочу вновь увидеть Джима, моего единственного… Но… как я хотела бы, чтобы он остался там! Он пишет — он счастлив. Она тоже счастлива. Им нравится там. Люди к ним добры. Их брак никого не возмущает. Почему же они не остались?
Хэтти (запальчиво). Нет, мама. Они убежали отсюда как трусы. А если они верят друг в друга, в то, что сделали, — они должны жить здесь, наперекор предрассудкам, выдержать все, быть сильными.
Миссис Хэррис. Сильными? Не очень-то они сильны, Хэтти. И не очень счастливы. Счастливыми были только в детстве.
Хэтти. А мы и не заслуживаем счастья, если не боремся вместе со своей расой, если не помогаем ей победить.
Пауза. Раздается звонок.
Звонят… Иди, мама. Я… я не могу.
Мать смотрит на нее с упреком и поспешно, раздвинув портьеры, выходит в дверь. Хэтти в ожидании нервно ходит по комнате. Долгая пауза. Наконец, раздвигая портьеры, входит Джим. Он заметно постарел и сейчас выглядит мрачным и озабоченным.
Джим. Хэтти!
Хэтти. Джим!
Нежно обнимают друг друга.
Джим. Какое счастье увидеть тебя, Хэтти! Ты чудесно выглядишь.
Хэтти (смотрит на него испытующе). Ты тоже хорошо выглядишь… Похудел, пожалуй, чуть-чуть… Устал? (Увидев, что он нахмурился.) Но где же Элла?
Джим. С мамой. (Оправдываясь.) Ей стало нехорошо… когда мы вошли. Путешествие измотало ее.
Хэтти (холодно). Понятно.
Джим. Нет. Ничего серьезного. Просто нервы. Ей надо отдохнуть.
Хэтти. Разве вы не отдыхали во Франции?
Джим. Отдыхали… но уж очень одиноко было там, в особенности ей.
Хэтти (с затаенной неприязнью). Почему же? Разве люди избегали вас?
Джим (быстро). Что ты, ничего подобного не было. (Пауза.) Но она сторонилась. Первый год все шло хорошо. Элле все страшно нравилось. Она познакомилась с французами, начала немного говорить на их языке… и я тоже. Мы очень весело проводили время… Мне и в голову не приходило, что мы захотим вернуться.
Хэтти (нахмурясь). Так что же случилось?
Джим (запинаясь). Вот, видишь ли… первый год мы жили… как друзья… как брат с сестрой… Как я жил бы с тобой…
Хэтти (хмурясь все больше и больше). Ты хочешь сказать… (Слова Джима ее несколько покоробили; после паузы.) А любит она тебя, Джим?..
Джим. Если бы я сомневался в этом… я покончил бы с собой.
Хэтти. Ты уверен, что она действительно любит тебя?
Джим. А почему же она так все переживает?
Хэтти (цедит сквозь зубы). Ах вот что!
Джим (срываясь; кричит истерически). Что ты терзаешь меня? Хочешь рассорить нас?
Хэтти (сдержанно). Нет, Джим.
Джим (умиротворенно). Прости меня, Хэтти. Нервы у меня сегодня на пределе. (Опускается в кресло и начинает говорить так, словно что-то толкает его на откровенность.) В конце концов мы стали жить очень уединенно. Элла никого не хотела видеть, говорила — нам лучше всего вдвоем. Я был счастлив, по-моему, она тоже была счастлива… по-своему… но недолго. (Пауза.) Она никуда не хотела выходить. Боялась — вдруг встретит кого- нибудь из знакомых… кого-нибудь отсюда. Поразмыслив, я решил переехать с ней туда, куда ни один турист никогда не заглядывает. Но и это не помогло. Она старалась избегать и французов, как избегала американцев. Я ничего не мог поделать с ней. Она не выходила из дому, стала бледной, нервной, всего пугалась, воображала бог знает что. В конце концов это передалось и мне, у меня тоже разыгрывалось воображение, я тоже начал нервничать. Я презирал себя, ругал дезертиром за то, что после женитьбы удрал отсюда и перестал мечтать об адвокатуре. И мне показалось, что Элла тоже презирает меня за это — за то, что я не настоящий человек!
Хэтти (возмущенно). Да как она смела!
Джим (резко). Не надо, Хэтти. (Пауза.) Все это мне только представлялось. Мы никогда не ссорились. Грубого слова никогда не сказали друг другу. Мы были очень-очень близки. И никто больше не был нужен ни ей, ни мне. Мы были одни — и вместе. (Пауза.) Но однажды я понял — больше я не вынесу такой жизни. Понял, что она тоже не вынесет. И я сказал: 'Элла, поговорим откровенно, посмотрим правде в глаза и выскажем все, что наболело'.
Хэтти. И вы решили вернуться?
Джим. Да. Мы поняли: да мы же стыдимся самих себя. Мы трусливо убежали от
