— Сейчас поем, — не отрываясь от телевизора, ответила Уитни.
«Отлично!» — подумала я. Мама бы, конечно, расстроилась, но ее не было дома. А я слишком проголодалась. Когда я откусила кусок от пиццы, Уитни выключила звук у телевизора и спросила:
— Откуда ты знаешь этого парня?
— Мы учимся в одной школе. — Я проглотила пиццу. Уитни не сводила с меня глаз, поэтому пришлось добавить: — И дружим.
— Дружите, — повторила она.
Я вспомнила, как удивленно улыбнулась миссис Армстронг, услышав то же самое.
— Да. Иногда болтаем на перемене.
Уитни кивнула:
— А с Софи он тоже дружит?
— Нет, — ответила я и насторожилась. С чего она спрашивает? И, вообще, почему вдруг со мной заговорила? Я целый день пыталась завязать разговор, а она ни в какую. Тут я вспомнила, как удивилась Уитни, услышав от Оуэна, что я честная, и добавила: — Мы с Софи больше не дружим.
— Правда?
— Да.
— А что случилось?
«С чего такой интерес?» — хотела спросить я, но вместо этого сказала:
— Мы поругались весной. Очень серьезно… И больше не разговариваем.
— Ясно…
Я уставилась на тарелку. Зачем только рассказала Уитни о нашей ссоре? Похоже, я совершила ошибку. Сейчас Уитни наверняка съязвит или скажет какую-нибудь гадость. Но сестра просто отвернулась и включила звук.
На экране актриса рассказывала свою историю, то и дело промокая глаза бумажным платочком. Уитни слушала ее, сидя в папином кресле. Кто бы мог подумать, что сестра любит «Эбб Тайд», что у нее есть диски из-за границы? Что с точки зрения Оуэна, она, возможно, просвещенная? Хотя Уитни обо мне тоже многого не знает. Мы могли бы столько рассказать друг другу за выходные, но вместо этого молчали. Сидели вместе и в то же время раздельно и смотрели передачу о незнакомке. Слушали ее секреты, а свои, как всегда, держали при себе.
На следующее утро Оуэн начал передачу с композиции в стиле техно, которая длилась целых восемь с половиной минут. Все это время я твердила себе, что могу с чистой совестью отправляться спать, но что-то мне мешало.
— Вы слушали «Прикл» группы «Вельветин», — послышался голос Оуэна, когда музыка наконец стихла. — Из их последнего альбома «Наболевшее», на мой взгляд, лучшего техно. Трудно представить, что некоторые не любят этот стиль, правда? С вами «Управление гневом». Есть заявки? Звоните: пять-пять- пять-«РАС». А теперь «Сансевиерия»!
Я чуть с кровати не упала. Но прослушала, как обычно, всю передачу. Оуэн поставил кантри-рок, григорианские песнопения и песню на испанском, которую он расплывчато описал как «почти Аструд Жилберту, но не совсем». Наконец за несколько минут до окончания передачи послышалась знакомая мелодия. Я решила, что ошиблась, но тут Оуэн объявил:
— С вами было «Управление гневом» на общественном радио «РАС», восемьдесят девять и девять эф-эм. Закончим передачу песней, посвященной нашему постоянному слушателю издалека, и скажем ему: не стесняйтесь музыки, которую любите. Даже если по нашим скромным убеждениям ее и музыкой-то назвать нельзя. Мы знаем, зачем вы вчера ходили в торговый центр. До встречи на следующей неделе!
И тут до меня дошло: это ж песня Дженни Риф! Та самая, которую крутили вчера весь день в торговом центре! Я схватила телефон.
— Общественное радио «РАС».
— Я же тебе сказала, я ходила в торговый центр не ради Дженни Риф!
— Тебе что, не нравится песня?
— Еще как нравится! Она куда лучше всех остальных!
— Очень смешно!
— А я не шучу.
— Не сомневаюсь. Хотя это очень грустно.
— Грустно, что ты поставил Дженни Риф. Что, только «самые лучшие хиты»?
— Вообще-то я хотел пошутить!
Я улыбнулась, убирая за ухо прядь волос:
— Сам себя убеждаешь?
Оуэн громко вздохнул:
— Все, хватит уже о Дженни Риф. Скажи-ка лучше, ты бекон любишь?
— Бекон? — переспросила я. — Это что еще за песня?
— Это не песня, а еда. Знаешь, есть такая еда — бекон называется. Делается из свинины. И обжаривается на сковородке на кипящем масле.
Я посмотрела на трубку и поднесла ее обратно к уху.
— Ну так как? Хочешь?
— Хочу чего? — спросила я.
— Позавтракать.
— Сейчас? — Я взглянула на часы.
— А что, у тебя уже какие-то планы?
— Нет, но…
— Отлично. Заеду через двадцать минут.
И Оуэн повесил трубку. Я поставила телефон на базу и взглянула на себя в зеркало на трюмо. «Двадцать минут… Ладно».
За девятнадцать с половиной минут я успела принять душ и наспех одеться. Когда подъехал Оуэн, я уже ждала его на крыльце. Уитни, к счастью, еще спала, так что не нужно было ей ничего объяснять — да я б и не знала, что сказать. Я подошла к машине. С переднего сиденья вылез Ролли и оставил передо мной открытую дверь.
— Помнишь Ролли? — спросил Оуэн.
— Да, — ответила я, а Ролли кивнул. — Зачем ты пересаживаешься? Давай я сзади сяду.
— Да мне нетрудно! — Ролли устроился на заднем сиденье. — К тому же мне нужно проверить снаряжение.
— В смысле? — спросила я, захлопывая дверь.
Оуэн знаком велел мне пристегнуть ремень, а затем закрепил его молотком.
— Снаряжение для работы. У меня сегодня занятие, — пояснил Ролли. Я обернулась: на заднем сиденье лежали уже знакомый мне красный шлем, несколько наколенников и налокотников разных размеров: одни большие, похожие на судейские, несколько в форме трубок — и пара толстых перчаток. — Сегодня занятия у промежуточного уровня. Защита должна быть надежной.
— Да уж, — сказала я. Оуэн включил задний ход и выехал на дорогу. — И как ты дожил до такой работы?
— Как и все, — ответил Ролли, опуская вниз наколенники. — Увидел объявление, написал, мне ответили. Поначалу отвечал на звонки и записывал людей на занятия. А потом меня повысили: один спарринг-партнер получил сильный удар в пах, и я занял его место.
— Это как посмотреть, — вмешался Оуэн. — По-моему, тебя скорее понизили.
— Нет-нет! — воскликнул Ролли, покачав головой. На самом деле Оуэну работа спарринг-партнером подошла бы больше: высокий, широкоплечий… Ролли же был очень миловидный, невысокий, крепкий и с ярко-голубыми глазами. — Лучше уж быть спарринг-партнером, чем с бумажками возиться!
— Правда?
— Конечно! Во-первых, весело. Во-вторых, очень близко сходишься с людьми. Когда кто-то выбивает
