– Не знаешь, что сказать? – опередила его Анита. Глаза ее влажно поблескивали. – Понятное дело, не знаешь. Сказать ведь нечего.
– Обидно, наверное, – пробормотал Роберт. – Ты так старалась.
– Что? Ты о говядине, черт бы ее побрал? Плевала я и на мясо, и на эту вегетарианку. И зачем пригласила? В школе ведь терпеть ее не могла. Нам с ней даже поговорить не о чем, не то что вам с Питером.
– У нас, собственно, тоже не слишком много тем, Анита, – сказал Роберт и понял, что так оно и есть.
– Вы мужчины. Вам и не обязательно много болтать. Питер, во всяком случае, вечно расписывает, какие вы с ним близкие друзья и как вы в детстве побратались кровью.
– Правда? Было и такое?
– Он говорит, что было. У Питера только и разговоров, что о тебе.
– Странно.
Склонив голову к плечу, Анита изучала его, будто диковинное животное. Слезы высохли; губы сложились в полуулыбку.
– Да, – выдохнула она наконец. – Тебе, должно быть, и впрямь невдомек, какое впечатление ты производишь на людей. В том-то вся и беда. Питер не успокоится, пока тебя не женит.
– Это почему? – удивился Роберт.
Анита его озадачила, а ведь она лишь повторила многократные утверждения Бонни. Шапка кофе поползла вверх.
– Точно не скажу. Может… Может, хочет, чтобы вы были похожи. – Голос ее скрипел, как песок в пустыне. – Чтобы ты тоже был… счастлив. Счастлив, счастлив, счастлив! – Она указала на поднос. Роберт послушно снял его с полки и протянул ей. – Она на тебя глаз положила, а ты, держу пари, и не заметил. – Анита провела пальцем по векам.
– Луиза? Ерунда.
Поднос, соскользнув со стола, лязгнул об пол. Анита протянула руку, но не за подносом, как подумал Роберт. Ее пальцы замерли в миллиметре от его щеки.
– Роберт, неужто ты настолько слеп? Как можно не замечать, что я…
Она замерла с открытым ртом; рука безвольно упала. Недобрым взглядом Анита сверлила дочерей, возникших за спиной Роберта.
– Сколько можно повторять? Если вас уложили – из спальни ни ногой!
– Мы пи-ить хотим! – заныла Тамара.
– Обе разом?
– Ага, мы вместе захотели, – поддержала сестру Ванесса.
В кухню заглянул Питер:
– Кофе сегодня будет?
– Уже несу, – отрезала Анита. – Марш по постелям, девочки!
– Ма-ам, водички! – Тамара бочком продвигалась к холодильнику.
– Там и кола есть, – заикнулась младшая.
– Никакой воды. Никакой колы. В кровать! – Анита подтолкнула девочек к двери.
– Глупая ты, – мудро заметила Тамара.
– Роберт, пожалуйста, отправь их наверх. Меня они ни в грош не ставят.
– А ты только и делаешь, что орешь на нас. – Веко Несси тикало в такт с материнским.
– Что? Не мели ерунды.
– Но сейчас-то орешь, разве нет?
– Луизе с молоком, а не со сливками. – Питер снова просунул голову в дверь. – В чем дело, девочки? Вы давным-давно должны быть в кроватях.
– Вот что. Питер, ты займись кофе, – сказал Роберт. – А я отведу их наверх.
– Спасибо.
– Стакан воды налью, не возражаешь? Один на двоих?
– Делай как знаешь, – пошла на попятную Анита. Глаза она, отметил Роберт, так на него и не подняла.
Девчонки с победным визгом рванули вверх по лестнице. Поднимаясь вслед за ними со стаканом воды, Роберт услышал хохоток Питера. «Обаял наш приятель девчонок, вертит ими как хочет. Жаль, своих нет. Но еще не вечер, верно, дорогая?» Ответ Аниты с лестничной площадки уже не был слышен. Девчонки скакали по коридору в детскую – руки-ноги вперемешку, будто ожившая картина Дега. Жизнь, бьющая ключом. Чужая жизнь. От зависти у Роберта перехватило дыхание. Мерзкое чувство – зависть: гложет души и ожесточает сердца. Человек вечно сравнивает себя с другими и злобствует, если сравнение не в его пользу. Как будто то, чего у него нет, и составляет его суть, а то малое, чем он все-таки владеет, – всего лишь презренная шелуха. Бог с ними, с домиком, садиком и прочими сокровищами Питера, но эти детские ручки- ножки, уютная рутина семейной жизни, надежность бытия, наконец, – вот чему Роберт не мог не
